Потерянные в прямом эфире (Евстигнеева) - страница 115

 — Так, ещё раз, — зажала она пальцами переносицу. — Ты сама говоришь, что тогда решение уйти казалось правильным. Давай от этого и отталкиваться. Ты оставила ребёнка с отцом, который уже тогда был взрослым и состоятельным, а не абы где и не абы на кого. Насколько я могу судить, у Арсения есть всё, о чём можно мечтать: одет, обут, накормлен…

Лиска была залюбленным ребёнком, и порой она не понимала элементарных вещей. Например, что ничто не способно компенсировать родительскую любовь.

— Четырнадцать лет спустя Арсений обратился за помощью, — продолжила она, — и ты тут же откликнулась. Так что считай, что… — в этом месте последовала заминка: сестра явно не знала чем подытожить свою мотивационную речь. — Считай, что свой долг ты выполнила.

— И что теперь? — вернула я её же вопрос. — Сделать вид, что ничего не было?

— Ну-у-у, — осторожно протянула она. — А что ты можешь изменить сейчас? Стать для него матерью?

Я болезненно поморщилась, подавляя в себе рвотные позывы. Вот только этого сейчас не хватало.

— Или будешь с ним дружить? Ходить по выходным в кино и делать вид, что это нормально? А ещё ты можешь поздравлять его с праздниками и…

— Прекрати! — неожиданно рявкнула я, подавляя острое желание зажать уши. Слушать сестру дальше было практически невыносимо.

Алиска хмыкнула, но строить из себя обиженку не стала. Я же перевернулась на живот, уткнувшись лицом в подушку. Собственное состояние уже начинало бесить, но как-либо совладать с ним у меня не выходило.

Вдох-выдох…

Перед глазами всё ещё стояли раздосадованный Арсений и злой Игорь.

— У меня такое чувство, что если опять ничего не делать, — едва слышно проговорила я, — то это будет равносильно тому, что я опять от него откажусь. Ещё одно предательство.

— Ты сейчас наговоришь, — вздохнула она, садясь на край кровати. Её рука в успокаивающем жесте неожиданно скользнула по моим волосам. — К тому же не стоит забывать, что этот Игорь явно против вашего общения.

Мы ещё много всего друг другу наговорили, споря до последнего о том, что следует делать, а что — нет, так и не придя ни к какому решению.

Ситуация с Сенькой казалась мне безысходной со всех сторон. Да я и сама не знала, чего хочу от него. Лишь острое чувство того, что моя жизнь больше никогда не вернётся в прежнее русло, свербело где-то в районе груди. Я не могла больше закрывать глаза на его существование в этом мире, но вряд ли у меня были хоть какие-то права лезть в его будни, тем более в обход отца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍