— Что было, то прошло. Границы старости нынче перенеслись на десять лет вперёд.
— То есть я всё ещё стар?
— Заметь, — изобразила я нарочитый жест указательным пальцем, — это ты сказал, а не я.
И пока Игорь глухо смеялся, дрогнув перед моей наглостью, я села рядом с ним и спрятала лицо в ладони.
Жужа бродила где-то в коридоре, цокая когтями о паркет.
— Как всё прошло? — перешёл к делу Ключевский, в момент сделавшись серьёзным.
Повела плечом.
— Не знаю. Как-то. Рассказала ему правду и попросила дать мне шанс.
— Правду?
— Правду! — ощетинилась я, прекрасно зная, к чему он клонит. — Без подробностей, в общих чертах, но тем не менее.
Он разочарованно покачал головой:
— Значит, ни хрена ты ему не рассказала.
— Тогда почему ты сам ему ничего не рассказал?!
Густая злость на Игоря захлестнула меня с головой. За четырнадцать лет он так и не удосужился объяснить сыну, что я такое! Может быть, Арсению тогда было бы легче, знай он о том, что я натворила. А может быть, он и вовсе не захотел бы искать встречи со мной.
— Как я могу объяснить ему то, чего сам не знаю?! — начал заводиться Ключевский.
— Тебе что, память отшибло? Ещё скажи, что тебя там не было!
— Это ещё не значит, что я хоть что-то понял!
С недоверием уставилась на него: сказанное им никак не желало укладываться в голове.
— Ты же сам тогда сказал, что это моя вина!
Он болезненно поморщился, а я подскочила с кровати, отойдя к стене, обхватила себя руками — в комнате вдруг стало жутко холодно.
— Я тогда не так сказал, — долетели до меня его слова.
— Но подумал.
— Олесь, — выдохнул он, тоже вставая с кровати, — я тогда на эмоциях был. И уже извинился за это — и не раз. Да я в ужасе был, странно вообще, что от меня тогда хоть какой-то толк был.
— Не было от тебя никакого толка! — зло бросила я, развернувшись на пятках. Боль в ноге ярким всполохом пронеслась в сознании и померкла перед тем, что происходило здесь и сейчас. — Знаешь, сколько времени мне потребовалось, чтобы осознать, что ты тогда сделал со мной?!
— Лесь… — Игорь попытался сделать шаг на встречу, но я выставила ладонь перед собой, требуя не подходить ко мне.
— Мне было двадцать. Двадцать! И я старалась, как же я старалась… Но этого вечно всем было недостаточно.
— Я никогда от тебя ничего не требовал.
— Вот именно! Ты не требовал, у тебя для этого были все остальные. Ольга Вениаминовна с этими вечными жалобами и упрёками, что у меня ребёнок плачет, Макаров с его обвинениями и подозрениями. Это же было так благородно — принять залетевшую дурочку!
— Бред не неси! — жёстко потребовал он. Его лицо помрачнело, и уже не верилось, что каких-то пять минут назад мы беззлобно посмеивались друг над другом, сидя на кровати. — Или тебе напомнить, что я сам просил оставить ребёнка и переехать ко мне?