Не имеет значения, является ли культурная система героизма откровенно магической, религиозной и примитивной или светской, научной и цивилизованной. Это в любом случае мифическая система героизма, которой люди служат, чтобы получить ощущение первостепенной ценности, космической уникальности, конечной полезности для творения, непоколебимого смысла. Они заслуживают это чувство, вырубая себе место в природе, возводя сооружение, отражающее человеческую ценность: храм, собор, тотемный столб, небоскрёб, семью, которая охватывает три поколения. В этом – надежда и вера в то, что вещи, которые человек создаёт в обществе, имеют постоянную ценность и значение, что они переживут или смогут затмить смерть и разложение, которым подвергнется сам человек и его произведения. Когда Норман О. Браун сказал, что западное общество со времён Ньютона, независимо от того, насколько оно является научным или светским, по-прежнему остаётся «религиозным», как и любое другое, он имел в виду как раз это: «цивилизованное» общество – это обнадеживающая вера и протест, согласно которому наука, деньги и товары делают человека чем-то большим, чем любое другое животное. В этом смысле всё, что делает человек, является религиозным и героическим, и, тем не менее, оно может оказаться фиктивным и ошибочным.
Наиболее важный вопрос, который человек может поставить себе, элементарен: насколько он осознает то, что он делает, ради того, чтобы заслужить чувство своего героизма? Я предполагаю, что, если бы все честно признали свое желание стать героями, это стало бы сокрушительным освобождением истины. Это заставило бы людей требовать, чтобы культура отдавала им должное – первостепенное чувство ценности человека как уникального вкладчика в мировую жизнь. Как бы наши современные общества ухитрились удовлетворить такое откровенное требование, не будучи поколебленными до основания? Только те общества, которые мы сегодня называем «примитивными», обеспечивали своих членов этим чувством. Группы меньшинств в современном индустриальном обществе, которые кричат о свободе и человеческом достоинстве, в действительности же неуклюже просят, чтобы им было дано ощущение первичного героизма, в котором они были исторически обмануты. Вот почему их настойчивые претензии настолько неприятны и так расстраивают: "Как мы допускаем такие «необоснованные» требования в рамках того, как современное общество устроено"? «Они просят о невозможном» – так мы обычно выражаем наше недоумение в связи с подобными заявлениями.
Но правду о необходимости героизма нелегко признать, даже тем, кто хочет заявить о своих претензиях. Существует некоторое препятствие. Как мы увидим из последующего обсуждения, осознание того, чем человек занимается для получения собственного чувства героизма, является главной рефлексивной проблемой жизни. Всё болезненное и отрезвляющее, что психоаналитический гений и религиозный гений обнаруживают в человеке, вращается вокруг ужаса перед признанием того, что он делает, чтобы заработать самооценку. Вот почему человеческая героика – слепое влечение, сжигающее людей; у страстных людей крик о славе такой же неосознанный и машинальный, как вой собаки. В более пассивных массах посредственных людей он скрыт, покуда они покорно и жалобно выполняют роли, которые общество предоставляет их героизму, и пытаются заслужить своё продвижение в рамках системы: нося стандартную форму, но позволяя себе выделиться, однако всегда очень слабо и осторожно, небольшой ленточкой или красной бутоньеркой, но не более.