Неизвестно сколько прошло времени, пока она не услышала шум, доносящийся из гостиной.
Не хотелось думать, с чем он связан. Она не хочет знать.
Дейвил сам разберется. В это легко верится, как ни странно.
Звуки стихли, пропали голоса, погружая в болезненную тишину. Ту, в которой воспоминания последних часов вспыхивают ярким пламенем. Тишину, из которой необходимо выбраться, иначе сойдешь с ума.
Бездумными, полуавтоматическими движениями она залезла под горячие струи воды.
Отмыться. От липких прикосновений. От потных рук.
Стереть мерзкие следы.
Пусть их не видно, но она чувствовала их на лице, на груди, на животе, на спине.
Везде. Повсюду.
Кожа покраснела от чрезмерного натирания мягкой губкой.
Она сделала воду попрохладнее, надеясь, что та смоет и мысли тоже. Заберет воспоминания в сточную канаву. Навсегда. Но они не сдавались, упорно возвращаясь на выбранное в голове место.
Тело покрылось мурашками от холода. Струи били в подставленное лицо, освежали, только все впустую.
Они должны принести облегчение. Очистить. Отмыть.
Слезы снова потекли из глаз, смешиваясь с водой.
Как же отвратительно так себя чувствовать.
Когда она позволяла себе плакать, не считая этого момента? Год, два, три назад?
В другой жизни, кажется. И теперь все накопленное выливалось в громкие рыдания. Судорожные всхлипы. Задушенные вдохи. Болезненные выдохи.
Сползла вниз по стеклу, оказавшись под прицелом воды. Пряча исказившееся эмоциями лицо, хоть его никто и не видит.
Холодно, и пусть. Может это принесет облегчение. Успокоит.
Сколько она уже тут? Час или пять минут?
Ее била крупная дрожь, зубы стучали, но она не поднималась. Продолжая сидеть под холодной водой, будто не чувствуя ее. Ощущая пустоту внутри.
В какой-то момент слезы закончились, оставляя густое, вязкое ничто.
Стук в дверь ненадолго выдернул в реальность, где холодно, мокро и тяжело. Сознание быстро уплывало обратно, в пустоту, и снова возвращалось от настойчивого стука.
— Фоукс, заканчивай плескаться.
Вместо ответа она лишь сильнее сжалась, обнимая колени тонкими руками.
— Фоукс!
Только он умел произносить ее фамилию как что-то недостойное и невероятно бесящее.
Он обнял ее. Там, внизу. Сам притянул к себе. Прикоснулся — полноценно, не мимолетно-брезгливо — впервые за семь лет.
Улыбка тронула синеющие губы.
Шам Дейвил успокаивал ее. Защитил и успокоил.
Боже, этот день войдет в ее личную историю.
— Я захожу, — прозвучало раздраженно вместе с щелчком замка.
"Нет, не смей. Выйди!"
В мыслях она кричала, а в реальности смогла лишь молча и слишком медленно хлопать глазами.