Парня качнуло назад, но он успел ухватиться одной рукой за жердину изгороди.
— Не сердись. Я же попрощаться пришёл, — пропустил Степан мимо ушей моё высказывание про Агнейку с Юлькой. — Ждать будешь?
— Я-то так и так тебя дождусь. Сам же сказал, что ребёнок ещё. Но специально ждать не обещаю. Школу закончу, в институт поступлю. Это ты, смотри, жену из армии не привези, как Петька Судаков.
— Вот и договорились, — развернулся, сделал несколько шагов, не оглядываясь, — а пока служу, у тебя и полапать будет за что, — заржал. Оперевшись одной рукой о столбик рядом с калиткой, легко перескочил через изгородь во двор.
Вот жеребец не взнузданный! Выпендрёжник. Ой, мамочка, а губы-то как горят, руки трясутся, и плакать хочется.
Не дождались мы Степана. Ни я, ни родители. Степан на Кавказе на границе служил. Письма мне писал душевные. Природу описывал, красоты южные. О любви ко мне, что любовь эта помогает ему переносить тяготы службы. Фотокарточку прислал в военной форме на фоне знамени. Это их фотографировали, когда присягу давали. И каждое письмо поцелуями заканчивалось. Я в этом месте краснела, когда читала и каждый раз его поцелуй вспоминала. А потом пришло извещение из части. Погиб Степан под обвалом во время обхода пограничной полосы. За два дня до приказа на дембель.
Степана проводили, а Колька-то остался. Как пёс сторожевой вокруг меня крутился. Парни над ним смеялись, что он меня для брата стережёт. А когда сообщение из части пришло, что нет больше Стёпы, Колька всем своим поведением доказал, что я его. И берёг он меня. В те годы такого развратного баловства не было, как сейчас. Девушки себя для мужей берегли, да и парни бережнее относились, ответственнее. Были, правда, случаи, но очень редкие, когда девушки до замужества невинность теряли.
И ещё вспомнилось. Я как-то разговор двух соседок нечаянно подслушала. Это когда мы после окончания школы дальше учиться пошли. Я в сельхоз, на зоотехника, а Колька мечту Стёпину и свою осуществил — в лётное поступил. Мы уже третий год учились, переписывались, а встречались только на каникулах. Я-то домой часто наведывалась. Институт в областном центре. По железной дороге два часа езды. Вот и прикатила на седьмое ноября — День Октябрьской революции.
В своей комнате была, когда соседка пришла, мать Колькина. Я внимания на их разговор не обращала, пока своё имя не услышала. Ухо к двери и затаилась.
— Уж коли со Стёпушкой такая беда случилась, так может с Николаем сложится, — произнесла, тяжело вздохнув, тётка Дарья. — Ведь он её с седьмого класса любит. Отец как-то пошутил над ним: «Что, Николай, на девочек-то уже поглядываешь? Вон, какие красавицы в вашем классе расцветают». «Что они мне, пусть цветут», — ответил и заявил, да так серьёзно: «Я уже выбрал. Я на Лёвке женюсь». «Тю-у, на щепке-то соседской? Заноза та ещё», — подколол отец. Так вот я и говорю, может, даст Бог, сложится у них.