Настоечка у Рэда оказалась не ниже двадцати пяти градусов, а может больше, но немного до водки не дотягивала. Крепкая, в общем, с винным приятным кисло-сладким вкусом. Я осилила только полкружки, это со стакан получается. И поплыла. На Земле я ещё позволяла себе в хорошей компании выпить водочки пятьдесят грамм.
Мили смеётся, а я чувствую, меня сильно развозит и в сон тянет. Рэд помог на полати взобраться, и я отрубилась.
Проснулась я под вечер, бодрая, без ощущения похмелья. В это время пришёл Стеф.
— А где Лео? — спросил, не видя меня.
— Вон, в дупле пьяная спит, — ответил со смешком Рэд.
— Пьяная? — удивился Стеф. — Ты серьёзно? Пьяная?
— Её дедушка настойкой напоил, — сдала Милли.
— Зачем? — продолжал удивляться Стеф.
Я, неспеша, стала спускаться с полатей, задерживаясь на каждой ступеньке.
— Пришлось, — ответил Рэд. — Надумала себе, чего не следует. Ерунду всякую. Ну, чего там зависла? — это уже мне. — Давай живее. Или не проспалась ещё?
— Да проспалась я, — ответила, ныряя в туалет. — А кто Лёвика кормил? — спросила, выходя.
— Да ты и кормила, — хихикнув, ответила Милли.
Веселятся, значит. Ну-ну.
— Как я могла кормить, если спала?
— Я к тебе Лёву с поилкой подняла. Мне дедушка велел. Я его двумя пальчиками за шкирку взяла и подняла. Он наелся, тебе на живот забрался и уснул. Сейчас только сняла, — в подробностях доложила Милли. — Посмотри, у них глазки очистились.
— Ой, какие синенькие! — склонилась я над леопольками.
— Хватит умиляться, садитесь к столу, а то вон, Стефу не терпится новостями поделиться, — скомандовал Рэд.
— Только после ужина, — предупредил наши вопросы Стеф. — Тут на столе что-то новенькое, это вот попробовать и не терпится.
Рэд селёдку почистил, от костей избавил, порезал на четыре части, а потом эти части мельче порезал и каждому с пожаренным бульбаром на тарелку положил. Стефу поставил ещё и тарелочку с ломтиком ананаса и четырьмя оливками.
— И что это? — спросил Стеф, глядя на меня.
— Зелёненькие — оливки, а это, — указала я на ананас, — ломтик консервированного ананаса.
— Ешь ананасы, рябчиков жуй — день твой последний приходит, буржуй, — вдруг продекламировал Стеф на русском с сильным акцентом, коверкая слова, и хитро глянул на меня.
Рэд заменил скамейку на две табуретки, и мы сидели напротив друг друга. Ага, значит больше не шифруемся. Подождём, что дальше будет. Я даже удивления не выказала, но внутри что-то опять ворохнулось.
— Ана-насы я пробовал, а оливьки не доводилось, — произнёс Стеф, прожевав оливку. — На закуску сойдёт, на любителя. Огувчики лювче, малосолые, — проговорил на исковерканном русском и подмигнул.