Не осознавая, что делаю, я шагнул в воду прямо в кроссовках, пересёк ручей вброд, и устремился туда, откуда, по моему мнению, шел зов.
Подлесок здесь был куда гуще, чем возле храма. Жесткие плети шиповника переплетались с ежевикой, сквозь них прорастала крупная, с желтой каймой на листьях, крапива.
Продравшись сквозь колючки, я выбрался на тропинку, сдавленную стволами деревьев, как слишком узкое русло реки. Их ветви создавали сплошной полог, и только несколько солнечных лучей пронзали его, словно копья, оставляя на тропе яркие пятна. Как световые указатели на тёмной парковке.
Меня окутала тишина. Я чувствовал её давление всей кожей. Всё время казалось, что за деревьями кто-то есть — недобрый, выжидающий, готовый напасть.
В окрестностях храма жизнь кипела ключом. Трещали в ветвях деревьев сороки, стучал клювом дятел, свиристели цикады, бабочки кружили над заводями в ручье…
Здесь не было слышно ни одной живой души. Даже трава не шевелилась. Словно я попал в стеклянный шар.
Кожа покрылась пупырышками, хотя ни ветра, ни даже сквозняка я не чувствовал.
Я словно оказался в другой вселенной.
Лес здесь был гуще, темнее. Мрачные ели стелили по земле длинные колючие ветви, высокие кроны дубов закрывали небо и солнце. Даже воздух сделался тягучим, как патока.
У этих деревьев есть душа, — подумал я, оглядывая древние, покрытые мхом и лишайником стволы. У них есть СИЛА.
Они живут своей собственной жизнью, и до нас, людей, им нет никакого дела. Плевать они на нас хотели.
У них есть власть. Такая же, как у охотника над дичью.
Некоторые посланники в Корпусе, из самых лучших, знали об этой власти. Бывает так, что выслеживая беглеца, приходится не спать сутками. Это продолжается так долго, что ты успеваешь узнать о своей жертве всё. Все её повадки, привычки. Её характер.
Ты идёшь по следу, подбираешься всё ближе… И в какой-то момент понимаешь, что знаешь все её шаги наперёд.
И тогда жертва САМА выходит к тебе. Она чувствует: куда бы она не подалась — там будешь ждать ты. Ей больше некуда деваться.
В этом лесу дичью был я. Я чувствовал себя таким крохотным, таким беспомощным, что хотелось плакать.
Ручей в двух шагах за спиной, — подбадривал я себя. — А от него — рукой подать до храма. Бояться нечего.
Но я боялся. Тем самым глубинным животным страхом, который испытывали перед лесом пещерные люди.
Они знали, что лес может поглотить их без остатка.
Целую вечность я простоял вот так, борясь с собственными инстинктами. Страх постепенно отступал, мутная зелень перед глазами рассеялась.
Удивляясь: что это на меня нашло?.. — я повернулся, чтобы вернуться к ручью, а затем — и к храму.