Когда она в первый раз вышла гулять с коляской, не все сообразили, что здесь что-то неладно. Потом спохватились, тщательно посчитали и пересчитали и всё равно вышло, что никак не мог ребёнок родиться так быстро. Она, конечно, похудела слегка, но, как ни крути, а за месяц ей не обернуться.
Обитатели семечковых скамеек дружно постановили, что ребёнок-то, поди, приёмный, и полезли было рассмотреть удивительное дитё, да только Галя всех любопытствующих грубо отшила, тем самым только разогрев интерес.
Коляска всегда была плотно завешана шалью и если и издавала звуки, то к младенческим их никак нельзя было отнести. Так, нечто среднее между скрипом рассохшейся древесины и щёлканьем колотушки. Приближающихся сунуть нос в коляску Галя отгоняла чуть ли не шипением, так что охотников скоро совсем не осталось.
Злые языки болтали, что из квартиры ни единого раза не донеслось хоть что-то, напоминающее детский плач, но я сомневаюсь, что они караулили прямо круглые сутки.
Наверное, мне стоило вмешаться уже на этом этапе, но я обратила внимание на эту историю несколько позже остальных, старательно избегая пересудов о чужих младенцах, пускай даже подозрительных или вовсе отсутствующих, поэтому общественные гадания о подлинной природе странного малыша целиком и полностью пропустила, только отметила про себя, что ей явно стало лучше – выглядела Галя спокойной и сосредоточенной, без тени былых волнений.
А вот у бедного Коли Михайлова от таких дел снесло крышу. Конечно, он быстрее других сообразил, что взяться ребёнку неоткуда, но почему-то решил, что следует осчастливить Галю встречным благородным порывом и принять её вместе с приёмышем обратно. Можно даже в её отдельную квартиру, раз уж она так не хочет жить с мамой.
Галя, по слухам, почти спустила его с лестницы, но он не смирился.
Осада была серьёзной – букеты, дурацкие надписи на асфальте у неё под окнами и прочие мальчишеские представления о том, что должно нравиться женщинам.
Галя только пожимала плечами, проходя мимо, и едва удостаивала Колю взглядом. Коля страдал.
А нехороших симптомов я тогда просто не увидела.
Его мама подчёркнуто игнорировала ранее сбежавшую и теперь настойчиво мозолившую глаза бывшую, но я несколько раз видела, как она стоит у окна и наблюдает за чинно прогуливающейся во дворе необычной парой – невозмутимая Галя и интригующий всех свёрток в коляске.
Мамочки на площадке с сомнением косились на новенькую и отвечали взаимностью на непонятный им отказ влиться в свои сплочённые ряды, хором умолкая при её приближении и подзывая детей, если те по возрасту уже носились на своих двоих. Не то, чтобы они ощущали реальную опасность, хотя именно матери лучше всего чуют чужаков из другой, нечеловеческой породы – скорее это было демонстративное порицание за независимость. Гале было плевать, она будто и не замечала окружающих её людей, с младенцами или без.