К нему тут же подскочила Элизабет, пуская в ход целительские чары, а я задумчиво подняла с пола цветную погремушку, на которую наступил дядя.
— Это мы тут днем с Жаклин развлекались, вернее пытались отвлечь ее от капризов, а я, видимо, уронила погремушку и не заметила ее, — с досадой цокнула языком Элизабет, качая головой. — Как неудачно получилось… Милый, ты как?
Ответом ей был протяжный стон Эрика, пытающегося подняться с пола.
Жаклин — это их младшая дочка, совсем еще малышка, недавно родилась. Наверное, сейчас она спала в своей мягенькой люльке в спальне за вон той закрытой дверью, раз ее не было ни видно ни слышно. Голосок-то у нее был ого-го какой требовательный, слышала я, какие шикарные истерики она может закатывать. Впрочем, как и любой младенец, ну или почти любой.
— Так вот… На чем я там остановился? — произнес Эрик, усаживаясь с нами за столиком и потирая ушибленную голову. — В общем, с учетом горького прошлого Дрейка, я понимаю, откуда растут ноги его тотального недоверия к людям и нежелания что-то о себе рассказывать, ведь когда ты…
— Молчать! — резко и громко произнес Ильфорте.
Так резко, что я аж подскочила на месте, сердце заколотилось от неожиданности. Элизабет, севшая рядом со мной на бежевый пуфик, тоже вздрогнула всем телом и возмущенно уставилась на громкого гостя. Один только Эрик подпрыгивать на месте не стал, но замолчал, не успев глотнуть новый кофе, и недоуменно уставился на Ильфорте.
— Наставник, вы чего так пугаете?.. — пробормотала я.
— Да Эрик у нас что-то настолько расслабился, что аж перестал намеки мироздания понимать.
В ответ на мой непонимающий взгляд Ильфорте выразительно ткнул в люстру над потолком, висящую прямо над Эриком. Люстра подозрительно раскачивалась, тихо поскрипывая, и в целом вид имела такой, будто собиралась упасть кое-кому на голову. Хотя висела люстра на крепком тросе и сама по себе при всем желании упасть бы не могла.
— Не будем забывать, что Эрик у нас является нашим местным пророком, своего рода проводником мироздания, — хмыкнул Ильфорте. — И о некоторых вещах ему не стоит распространяться, если о них не нужно никому знать раньше времени, если это может как-то нарушить равновесие мира.
— А при чем тут люстра? — не поняла я.
— Эрик дважды хотел поведать тебе нечто, касающееся этого твоего Дрейка. И дважды какие-то мелкие неприятности его очень резко отвлекали, затыкали. То крышка от пианино ни с того ни с сего прищемила пальцы, хотя, уж поверь мне, сколько раз я видел музицирующего Эрика, но свидетелем такого эпизода стал впервые. То на погремушку наступил, хотя такой невнимательности я за Эриком никогда не замечал. То вот в третий раз продолжил разговор, и люстра над ним угрожающе заскрипела. Это не набор случайностей, Агата. Так работает отвлечение пророка мирозданием от ненужных разговоров. Если бы Эрик продолжил говорить, эта люстра аккуратненько опустилась бы ему на голову. Или не очень аккуратненько, это уж как пойдет. А если бы Эрик выполз из-под люстры и даже тогда не замолчал, то, уверен, в четвертый раз его бы вырубило чем-нибудь минимум на несколько часов… Делаем вывод: нам пока не нужно знать то, что крутится на языке Эрика. А ты, господин пророк, будь любезен просто молча пить кофе, — добавил Ильфорте, придвигая к Эрику сахарницу. — Пей свою сладкую бурду, расслабляйся и абстрагируйся от нашего разговора, тебе явно не нужно в нем участвовать. Не знаю уж, почему, но раз не нужно, так не нужно, позже узнаем причины, сами. А ты молчи, молчи. А то с люстрой на голове ты будешь не очень эффектно смотреться. Не, мне-то понравится, а вот твоя жена вряд ли оценит!..