– Олег Васильевич на мониторе не отражается.
– Подробней, – нахмурился генерал и, предугадав мой вопрос,пояснил мне: – Когда дверь кабинета открывается, камера автоматически включается. Я сюда сегодня случайно зашел – надо было кое–что в сейф положить. А у Ксюши монитор на столе. Положено в кабинетах камеру иметь. Борьба с коррупцией, понимаете ли…
– Камеры… – уточнил я.
– Почему, камеры? – удивился генерал. – Одна камера, как положено. Вон, глазок над дверью.
– Над дверью – один, вон, слева от портрета Президента – второй. Если еще пройтись, обнаружим еще пару–тройку…. – усмехнулся я.
Вскочив так стремительно, что едва не сшиб с ног Ксюшу, Унгерн подбежал к портрету.
– Точно. Твою мать… – не сдержался генерал. – Как же смогли?
– А главное – кто? – усмехнулся я.
– Олег Васильевич, – прижал правую руку к сердцу генерал. – Не знаю, чем поклясться, но камеру ставили только одну. Ту, что положено… Если не поверишь, так логически рассуждать – какой мне смысл ставить камеру там, где тебя не бывает? Ксения?! – гневно повернулся он к девушке, которая так и замерла с подносом в руках.
– Виктор Витальевич… Товарищ генерал–майор… Я, честно, ничего не знаю… – дрогнувшим голосом отозвалась Ксюша, а в глазах заблестели слезы…
– Генерал. Кофе остынет, – негромко сказал я. Посмотрев на растерянную секретаршу, улыбнулся: – Ксюша, иди к себе.
Не помню, приходилось ли мне раньше видеть Унгерна таким растерянным. Даже тогда, когда я вынес из Застеколья тела погибших парней и генерал, тогда еще полковник, был более радостным.
Унгерн, сел в кресло и, отхлебнув приличный глоток кофе, спросил:
– Сигаретки не будет?
– Сигаретки? – растерялся теперь и я, похлопав по карманам. А ведь и верно… Сигарет у меня не было, только зажигалка. В Застеколье не курил, да и тут, даже не вспомнил, что когда–то выкуривал по две пачки в день. А зажигалка… Ну, ее я таскаю с сбой все время, как когда–то наши предки не расставались с кремнем и кресалом.