Стало тихо.
Только сверху, из-за кирпичного ограждения, доносились обрывки приглушённых звуков близкого московского торга, да снизу слышалось густое жужжание нескольких мух-разведчиц, первыми учуявших обильное угощение. Вскоре к ним добавился звук тяжёлых хлюпающих шагов: как будто утопленник, спасшийся из болота, старался выбраться на сухое место и с трудом переставлял ноги, опутанные мокрыми водоросли. Из-за толстой слоновьей ноги, как из-за ствола столетнего дерева, покрытого серой в мелких трещинках корой, медленно вышел государев слонопас.
В первый и, наверное, в единственный раз за всю свою трёхсотлетнюю историю Алевизов ров наполнился громким хохотом. Не годится простонародью вот так в открытую смеяться над дворянином, но сдержаться не было никаких сил. Суровый и строгий начальник, государственный человек, близкий знакомец царя – Никита Петрович Мамонтов предстал перед ними в абсолютно непотребном образе, с головы до ног заляпанный коричневой зловонной жижей. Она текла вниз по волосам, плечам и рукавам кафтана тонкими ручейками и капала с растопыренных пальцев, как весенняя капель в тёплый солнечный денёк, растекалась вокруг сапог густыми переливчатыми лужицами. Мухи-разведчицы и привлечённые их жужжанием пока ещё малочисленные эскадрильи наиболее активных сородичей уже выводили замысловатые восьмёрки над его головой, высматривая удобные для приземления аэродромные площадки.
Первым опомнился Фариз. Он схватил деревянное ведро с водой, приготовленное для слона, и окатил ею несчастного слонопаса. Сунув пустое ведро ближнему купцу, он послал его за новой порцией и, прикрикнув на остальных, чтобы прекратили ржать, отправил за полотенцами и чистой одеждой. Через полчаса Никита вымытый и переодетый расчёсывал мокрые волосы черепаховым гребешком, глядя в маленькое зеркало, которое нашлось в сундучке иноземного гостя.
Купцы крестили лбы и божились, что о случившемся конфузе никто никогда ничего не узнает. А с завтрашнего, и даже с сегодняшнего дня – вот тебе крест! – они начнут поставку всего необходимого; собственную грязную одежду Никиты отдадут девкам для стирки в кремлёвскую портомойню, не сказывая чья она, а ту, что сейчас на нём надета, он может оставить себе, чем окажет большую честь их компании и всему московскому купечеству.
На том и разошлись.
А Никита с Фаризом сделались с этого момента друзьями.
***
Прошла неделя, а может быть, даже и две.
Всё само собой, как это обычно бывает на Руси, наладилось. Слоновий желудок быстро приспособился к московской траве и овощам. Фариз учил Никиту обращаться с иноземным зверем. Слон принял его за своего и слушался даже тогда, когда главный дрессировщик отлучался из зверинца по другим делам.