Там, возле входа, висела огромная афиша в раме. На нем какой-то тип с черными волнистыми волосами улыбался поверх галстука-бабочки. Его глаза были скопированы у Теда Бара. Ниже бабочки шла надпись: “Ронни Рэнделл и его пианино — каждую ночь”. Над входом огромными серебряными буквами на черном фоне сверкала надпись-вывеска:
“Три короля”. На стекле левой створки входной двери было намалевано: “Никаких ограблений — кроме уик-эндов”, а на правой красовалась афиша: “Сэлл и его джаз — каждую пятницу, субботу и воскресенье”. Само здание, скрытое за всей этой информацией, было низким и приземистым и выстроенным из бетонных блоков, выкрашенных в бледно-голубой цвет. Окошки-амбразуры, пересекая фасад, справа от входа уходили за угол, отсвечивая янтарным светом от ламп, горевших на стойках баров, делая само здание чем-то похожим на аквариум, особенно теперь, среди ночи. Паркер проехал мимо клуба дважды очень медленно, а затем припарковал машину за полквартала от него, в темноте боковой улочки.
Эта часть Бруклина представляла собой район плотной застройки из двухэтажных домов, который широкой диагональю пересекало шоссе Кингс-Хайвей. По сторонам шоссе лепились закусочные, бары, небольшие склады и стоянки подержанных машин. На углу, где располагался клуб “Три короля”, скрещивались две улицы, и шоссе Кингс-Хайвей врезалось в перекресток под углом сорок пять градусов, оставляя открытой большую плешь посередине, которую подпитывала темнота с шести направлений, и только слегка по краям освещали огни проходящих мимо машин в потоке дорожного движения. Уличные огни тоже отстояли слишком далеко, чтобы осветить эту плешь, и она оставалась открытой, пустой и черной.
Одиннадцать часов. Ночь на четверг. Темнота окружала плешь на пересечении улиц и шоссе со всех сторон, и только перед фасадом “Трех королей” растекалось широкое, похожее на большую лужу пятно света. Вверх и вниз по Кингс-Хайвей в отдалении переливались всеми цветами оазисы неона, находящиеся на перекрестке улицы оставались темными и пустынными.
Паркер оставил “олдс” на стоянке, где впереди было еще предостаточно свободного места, так что он свободно мог вывести машину, не сдавая задом и не лавируя, и пошел к плеши на пересечении улиц и скоростного шоссе. Ноябрь уже подходил к концу, и Бруклин благодаря близости гавани был пронизан холодом, пропитанным к тому же сыростью. Влажный промозглый воздух губительно действовал на бронхи и легкие, загоняя людей под крыши. Дыхание Паркера клубилось облачком вокруг его рта, пока он вышагивал на своих двоих. В куртке с капюшоном, но без шляпы, он шел, глубоко засунув руки в карманы. В одном из карманов костюма лежала пушка, которую он купил накануне в Вилминггоне, — короткоствольный “смит-вессон” 38-го калибра несерийного изготовления.