— Я в метро так же катаюсь, главное, руки перед собой держать, чтобы кишки не выдавили, и норм, — ответил я, отхлёбывая кофе.
— Да конечно, машины-то у тебя нет, вот и маешься! — беззлобно махнул рукой Борис и решил сменить тему. — Пойдёмте курнём, что ли?
— Бросил, — напомнил я, и сразу стало тоскливо. Чёрт же меня дёрнул на этот спор с Катькой! И ведь не могу проверить, жрёт она свои тортики или нет. А меня каждый вечер обнюхивает, даже с ребятами просто так не постоишь.
— Ну-ну, — пробурчал Борис, и они с Максом пошли в курилку.
Воспользовавшись моментом, я подсоединился к колонке и поставил «Пикник». Это, наверное, моя самая любимая группа после Disturbed. Макс с Бородой не понимают, как можно слушать и русское, и зарубежное одновременно. А вот так. Русские наши — стихоплёты, они вкладывают душу в текст, а забугорные банды выражают суть через музыку. А тексты у них зачастую откровенное дерьмо. Да и на английском уже за душу не берёт.
— Бросил — это хорошо, — робко начал Тёма. — Я вот тоже не курю.
— Угу.
— Андрей, — не отставал Салага. — Тут у меня есть некоторые вопросы по поводу работы наших серверов…
— Давай, спрашивай, — вздохнул я.
Тёма открыл было рот, но тут мой телефон заиграл Queen. Отец, значит. Надо же, день рождения у меня не скоро, Новый год и 23 февраля тоже. С чего бы ему звонить? Случилось чего?
Я шикнул на новичка и принял вызов.
— Андрей, здравствуй, — в голосе отца чувствовалось напряжение. — Ты где?
— На работе, где ж ещё. А что?
— Мама умерла, — ответил отец, и в трубке воцарилась тишина.
Вообще-то моя мать умерла, когда мне было десять. А потом отец женился на какой-то вульгарной сучке и всю дорогу пытался заставить меня называть её мамой. Так и не понял, что никакая она мне не мать. Да эта стерва даже не старалась быть ей. В восемнадцать уговорила отца выпнуть меня в отдельную квартиру. Нет, я конечно был рад. Но не так. Когда понимаешь, что от тебя хотят избавиться… бесит одно её упоминание! Мама, блин. Умерла?
— Сынок?
— Да, я тут. — Что он от меня-то хочет? Умерла же. Надо соболезнования какие-то сказать. — Мне очень жаль. Ты как?
— Ты не мог бы приехать? — Мне показалось, или в его голосе действительно появились просительные интонации?
— Сейчас? — я посмотрел на часы. Десять утра. Но если сказать про «маму», Данилыч, конечно, отпустит.
— Да.
— Хорошо. Я попробую отпроситься и перезвоню.
— Что-то случилось? — Тёма запустил пальцы в белёсую чёлку и не сводил с меня тёмных глаз-пуговок.
— Ага, «мама» умерла! Извини, про серваки придётся тебе у Бориса спросить. Сорян, — ляпнул я и сообразил, что тон получился до неприличного беспечный. Осталось только рукой махнуть. Вон у Салаги глаза на лоб полезли уже. — Пойду у Данилыча отпрошусь.