. Все это, конечно…
— Конгрив не делал кресел.
— Знаю, но мне потребовалось какое-нибудь имя, и это первое, которое пришло мне на память. Конечно, все это чушь, но мне ничто не грозит. И, к слову сказать, не будьте так уверены, что я не могу обрести там свое счастье. Научно доказано — некоторые девушки становятся более красивыми, более привлекательными, более одухотворенными и пленительными после того, как познают радость материнства. К тому же тут есть и свои преимущества — фундамент семьи уже заложен.
— Пф! Значит, ты идешь.
— Да, сэр. Я уже сказал Фрицу, что не буду ужинать. — Я встал. — Мне нужно кое-что сделать. Если вы хотите ответить на письма до обеда — я вернусь через несколько минут.
Я вспомнил, что в субботу вечером во «Фламинго» кто-то что-то пролил на рукав моего вечернего костюма, и дома я воспользовался пятновыводителем, но еще не проверил, к чему это привело. Поднявшись в свою комнату на третьем этаже, я убедился, что костюм мой в полном порядке.
Я был хорошо знаком с внутренним расположением особняка на Пятой авеню в районе Восьмидесятых улиц, где обитали Робильотти, так как обследовал там каждый дюйм, включая помещение для прислуги, во время поисков похищенных бриллиантов, поэтому в такси, по дороге туда, мысленно представлял себе место предстоящего действия, почему-то решив, что в ожидании ужина гости соберутся на втором этаже, в так называемом музыкальном зале. Однако я ошибся. Для матерей-одиночек сгодилась и гостиная.
Распахнув передо мной парадную дверь, Хакетт не выказал удивления. Правда, и прежде его отношение ко мне, как нанятому частному сыщику, тоже было безукоризненным, но все же… Теперь, когда я был званым гостем, он воспринял перемену не моргнув глазом. Я считаю, что человек, дослужившийся до дворецкого, научен тому, как следует подавать и принимать пальто и шляпу у людей разного положения в обществе, но эта проблема так сложна, что дворецким, пожалуй, нужно родиться. То, как Хакетт поздоровался со мной сейчас, являлось прекрасным тому примером. Мне захотелось пробить брешь в его чопорности, когда он принял у меня пальто и шляпу, я задрал нос кверху и спросил:
— Ну, как делишки, Хакетт?
Это не обескуражило его. Нервы у него были железные.
— Очень хорошо, благодарю вас, мистер Гудвин. Миссис Робильотти в гостиной.
— Ваша взяла, Хакетт. Поздравляю. — Я пересек прихожую, для чего потребовалось сделать десять шагов, и прошел в арку.
Высота потолка в гостиной равнялась шести метрам, и здесь могли свободно танцевать пятьдесят пар. Альков для оркестра был величиной с мою комнату. Три хрустальных люстры, приобретенные еще матерью Альберта Грантэма, по-прежнему находились на месте, так же как и тридцать семь кресел (в свое время мне пришлось пересчитать их) — всех форм и размеров, хоть и не творение рук Конгрива, признаю, но и не продукция фабрики стандартной мебели в Грэнд-Рэпидс. Войдя и осмотревшись, я предпринял прогулку, иначе это не назовешь, через всю гостиную, туда, где возле передвижного бара стояла миссис Робильотти в окружении группы людей. Когда я приблизился, она обернулась ко мне и протянула руку.