Я заткнулась только тогда, когда пальцы аристократа вдруг мягко, но демонстративно легли мне на спину между лопаток, и слегка надавили. Сквозь ткань платья стали ощущаться бугры шрамов под татуировками, и я замерла, как пойманный кролик.
— Если я сейчас начну повторять: «шрамы-шрамы-шрамы», как заведенный, тебе будет приятно, госпожа Барк? — серьезно спросил Тилвас, поймав мой затравленный взгляд. Глаза у него были грустные. Глубокие. Никаких привычных шуточек и издевок.
Я медленно и отрицательно качнула головой.
— Вот и мне неприятно, — тихо сказал Тилвас, отпуская меня.
Мы молчали, стоя напротив, всматриваясь в лица друг друга. Второй раз за вечер меня посетило странное ностальгическое чувство: Талвани был так похож на моих друзей, от него веяло той самой жизнью, которую я столь любила и потеряла… А теперь еще этот взгляд, парадоксально-знакомый.
Будто он тоже пережил нечто ужасное. Нечто такое, что навсегда остается с тобой, в тебе, извращенной тенью следует по пятам.
В глазах Тилваса я видела старую боль. Он был как икона: старый, затертый временем лик, полный потерь и страданий.
— Я… — сглотнув, начала я, чувствуя странное желание извиниться.
Но аристократ вдруг будто очнулся, тряхнул головой и с галантной улыбкой предложил мне руку:
— Пора продолжить наш путь, верно?
Морок рассеялся. Поколебавшись, я вложила свою руку в его — приятно-теплую. Какое-то время мы шли молча, но уже к третьему лестничному пролету господин Талвани вновь стал веселиться и хорохориться, будто крылышки после дождя расправил.
….Собственно, будем считать предположение верным: свой амулет и сопутствующие ему проблемы Тилвас получил именно там.
***
Как бы парадоксально это ни звучало, но вход в семейный склеп находился в гардеробе в спальне хозяина замка.
Видимо, это было аранжировкой известной фразочки про скелеты в шкафу.
По коридорам мы крались, таясь в тенях, а со спальней вышла неприятная заминка, связанная с тем, что хозяин оказался на месте. Причем не то что бы спящим или, не дай небо, в чьем-то обществе — он просто благообразно скучал в кресле и читал газеты, что-то недовольно брюзжа под нос и явно никуда не торопясь
Это было неприятным осложнением. Как-либо выдавать свое присутствие — ударом по голове или кляпом в рот — мне совершенно не хотелось, потому что так мы можем навлечь беду заодно и на Мокки. Но, сколь бы искусной в хождении по теням я ни была, незаметно пройти мимо сидящего в кресле, бодрствующего человека я не сумею.
— Что ж, твой выход, артефактор, — пожала плечами я. — Какие фокусы покажешь?