Мокки молча снял свою рубаху с капюшоном и отдал мне. Я прикинула, как теперь он выглядит: мягкие шаровары, голый торс и шикарное ожерелье. Неплохо. Потом вор, шипя сквозь зубы какие-то ругательства на дольнем языке, отмычкой вскрыл бутылку вина.
— Значит, отдыхаем, — мрачно подытожил он, и в темноте послышалось бульканье. Оно немного поплясало под забытыми сводами погреба, затем прервалось.
***
…Интересно, где там шляется Талвани?
Я помнила по двум поэмам VII и IX веков («Песнь о Грофшиси» и «Кольцо Рибаринда»), что вино из погребов Северного креста развозили по всем замкам Шэрхенмисты. На здешних бутылках всегда стоял монастырский знак качества, а к горлышкам привязывались пергаменты с благословением от того или иного хранителя, что очень нравилось клиентам и успокаивало их совесть, волнующуюся из-за вредных привычек. Местные виноградные и сливовые плантации были восхитительны, а система подземелий — вдохновляюще огромна…
Что означало: Тилвас с равной вероятностью мог как учапать прах знает куда, хоть обратно на половину пути к Шга`Нчауху, так и молча сидеть в нескольких метрах от нас — темнота, как и смерть, может скрыть многое.
Мокки меланхолично постукивал ногтями по бутылке. Я прикрыла глаза и, поколебавшись, нашла в темноте его острое холодное плечо — уложила голову на него.
Вдруг тихий потусторонний скрип о люк над нами — уже привычный — сменился куда более натуральным звуком: рокочущим раскатом грома, за которым мгновенно последовал тяжелый шум дождя.
С ума сойти. Опять гроза. Даже в этой проклятой зоне!.. Не люблю весну именно за это — слишком часто, слишком беспощадно льет и терзает, раскалывает город, горы, горе пополам. Я невольно провела рукой по задней стороне своей шеи, над шрамами и рисунками, и Мокки почувствовал мое шевеление.
— Так, по ходу, впереди нас может ждать что угодно, и поэтому я хочу напомнить тебе, что ты сильная натура, Джерри, — хрипло и непререкаемо заявил он. — Ты не будешь бояться какого-то долбанного дождя. Приказ понятен?
— Ты сейчас серьезно?
— Да, Джерри, я охренеть мать твою как серьезно. Шуточки — вообще не моя стихия, и я поражен до глубины души тем, что все еще веришь, что мы с юмором иногда заходим друг к другу в гости, — я прямо видела, как Бакоа в темноте взметнул вверх изящную бровь.
— Слушай, ну с поэтикой у тебя все отлично, — проворчала я. — А там и до юмора недалеко. Юмор, как ни крути, это просто гимн отчаянью, когда мозг не может совладать с контрастом между красотой и болью окружающего мира.
— Прекращай свои текстовые штуки, Джеремия.