– Я тоже тебя люблю, – тихо говорит он, переводя на меня взгляд, я облизываю соленые от слез губы. – Черт, – Кирилл качает головой. – Просто дурдом, да?
Я часто киваю, все-таки вытирая слезы, а он тянет меня за руку, вставая.
Аккуратно убирает мои волосы за уши, а потом целует.
Я прикрываю глаза, полностью отдаваясь моменту, рукам, губам, нежности, окутывающей нас. Тело начинает вибрировать, в груди становится тепло. Я целую Кирилла и не могу остановиться, даже когда губы начинают гореть. Он отрывается первым, держит мое лицо в своих руках, утыкается лбом в мой лоб.
– Безумно скучал, – шепчет в губы.
– Я тоже. Даже не представляешь, насколько.
Закрываю глаза, обнимая его, трусь носом о его шею, глажу руками, растворяясь в объятиях. Я готова стоять так вечно, но реальность никуда не делась, потому, когда Кирилл шепчет:
– Нам нужно поговорить, – со вздохом отстраняюсь, кивая.
– Налью чай, – отхожу к гарнитуру и достаю чашки.
– Ясь, расскажи мне… – он запинается, я застываю спиной к нему. – Расскажи о ребенке.
Я поворачиваюсь к нему, закусив губу. Качаю головой, подбирая слова.
– На данный момент все хорошо. Но как будет дальше – никто не знает. – Замолкаю, потому что каждый раз от этих мыслей начинает бить дрожь, и страх змейкой струится по желудку вверх, вызывая тошноту. Кирилл кивает, чуть щурясь, разглядывает меня. Не удержавшись, добавляю: – Мне очень страшно, Кирилл.
– Я понимаю, – он подходит, положив руки на плечи, притягивает к себе, целует в висок. – Я буду рядом, Ясь, я всегда тебя поддержу. Как бы ни сложилось. Но давай верить в лучшее, да?
Он улыбается, я киваю, снова стирая слезы. Гормоны бушуют только так, плачу я частенько.
– Ты не думай, – добавляю, пряча взгляд, – что я специально это сделала… Я на самом деле была уверена, что уже не смогу забеременеть.
Кирилл даже смеется.
– Знаешь, вряд ли найдется хоть один человек, который мог бы поверить в то, что кто-то коварно воспользовался мной в подобном качестве.
– Это не так, – улыбаюсь я, кладя свои руки на его, которые покоятся у меня на плечах. – Ты замечательный.
Кирилл чмокает меня в нос, за спиной щелкает чайник – согрелся во второй раз.
– Давай налью чай, а то мы так и не доберемся до него.
Когда ставлю на стол чашки и сажусь возле Кирилла, снова проскальзывает неловкость. Я чувствую неопределенность, недоговоренность, и именно это отбрасывает нас от искренних объятий к покашливанию и попыткам найти нужные слова для разговора. А еще мне постоянно хочется просить прощения, потому что чувство вины не отпускает. Наверное, это выглядит по-дурацки, но так легче. Хочу снова сказать прости, когда Кирилл произносит: