Он посмеивается, я молча жду продолжения. Все сказанное укладывается в моей голове и запросто соотносится с Ириной, несмотря на то, что это не самый лестный отзыв.
– В ее понимании я должен был быть лучшим во всем. Просто во всем, понимаешь? Долгое время она пихала меня в спорт, пока наконец не поняла, что это не мое, я не вытягивал по физическим данным, да и желания не имел заниматься… – Он замолкает, снова хмурясь. – Это сложно объяснить, Ясь. Я находился под гиперопекой матери и при этом никогда не видел отца, он все время работал. Мать цеплялась ко мне во всем: я не так одевался, не так ходил, не так говорил, все, за что я брался, я делал не так. Наши с ней фокусы внимания были направлены на разное. Мне нравилось читать и решать задачки, а она ни черта не понимала в математике и за всю жизнь, дай бог, прочитала пару книг. Она видела меня другим: лидером, общительным, располагающим к себе, спортсменом, в будущем, как отец, предпринимателем. А потом эти мечты стали таять. О чем мне тоже неоднократно сообщалось. Я был разочарованием ее жизни. И когда появился Влад… Нет, я сейчас понимаю: то, что она полностью переключилась не него – это нормально. Младенец требует много времени… Но тогда все воспринималось иначе. Переходный возраст, вечные упреки и новый ребенок, который точно будет лучше меня – все это не очень хорошо легло на психику.
Он замолкает, разглядывая фотографии на стене, я тоже перевожу на них взгляд.
– Давно ты увлекаешься? – киваю в ту сторону.
– Года четыре. А так, всегда нравилось фотографировать. На самом деле странно, что ты не напряглась, когда я подарил тебе твои фотографии. Любой психолог скажет, что в этом есть что-то ненормальное.
Я улыбаюсь.
– Это что-то ненормальное мне в тебе нравится.
Он криво усмехается, отводя взгляд.
– Я начал с алкоголя, – продолжает, как будто и не прерывался. – Несколько лет бухал, но умело это скрывал. Компания была в городе, деньги водились, а предки и подумать не могли, что я пущусь во все тяжкие. Да и не до меня им было: отец на работе, мать с ребенком… Потом начались наркотики. Ума хватило не жестить, но все равно в конечном итоге все всплыло. Меня закрыли в нарколечебницу на несколько месяцев. Домой я вернулся чистым телом, но не головой. Я не собирался завязывать. Еще несколько месяцев сидел под домашним арестом. Школу я, кстати, не закончил. Аттестат отец купил, ну и тетка завуч помогла оформить бумаги. Об институте на тот момент речи не шло… Четыре месяца я сидел дома, потом меня стали выпускать. Еще через два я снова оказался в лечебнице. Мать, конечно, все это хранила в большом секрете. После был очередной домашний арест. Я стал умнее: научился прятаться и скрываться. А потом… – он замолкает, стискивая пальцы в замке. – Потом эта клоака снова меня поглотила. Я оказался в психушке, и там понял: пора что-то менять.