Также позвонив Луизе, попросила ее встретить и проводить врача в гостевую. Сама же, шмыгнув в нашу спальню, натянула на себя платье, и быстро помчалась на кухню за миской. Налила в нее холодную воду и набросав туда немного кубиков льда, отправилась обратно к мужу. Не зная, где искать марлю, воспользовалась маленьким полотенцем для лица и, с трудом стянув с Ихсана насквозь пропотевшую рубашку, начала растирать его, пытаясь хоть немного сбить жар до прихода врача.
Муж что-то бормотал в бреду, слабо пытаясь увернуться от холодного компресса.
- Тсс… Все хорошо, - шептала я, пытаясь успокоить его.
Даже начала что-то напевать, зная, как успокаивающе действовал на него мой голос.
Я чувствовала себя ужасно виноватой, хоть и понимала, что не могла знать того, что Ихсан заболел. Ведь еще вчера все было нормально! Так что я даже подумать не могла о том, что это может произойти.
А он, бедный, наверняка боясь заразить меня, молча перебрался в гостевую, надеясь отлежаться, будто совсем не знал особенностей своего организма. Упрямый баран!
- Ну, погоди у меня! Только встань на ноги, я тебе такое устрою - будешь знать, как себя вести с беременной женой! – Злобно шипела я, стараясь освободить его от мокрых брюк.
У него даже стопы вспотели! И ведь, скорее всего, весь день был тут - в бреду, с высокой температурой, в поту! А если бы я не решила сюда зайти, так и пролежал бы до утра?
- Ух! – Покачала головой, рассердившись и проклиная мужа за глупость и безответственность.
Наконец, стянув с него брюки, я укрыла Ихсана по пояс одеялом и продолжила обтирание, радуясь, что он хотя бы перестал так сильно потеть.
Прибывший врач подтвердил мои опасения и, сделав больному укол жаропонижающего, выписал рецепт, также дав наставления давать ему как можно больше питья.
За ночь муж так и не пришел в себя, но я ухитрилась несколько раз влить в его рот чай с медом. Уже привыкшая к такому его состоянию во время болезни за все годы брака, я не сильно испугалась, но все равно переживала. В такие моменты Ихсан всегда вел себя как безвольный, вроде бы слушаясь, но ничего не понимая и не помня.
- Горе ты мое, - прошептала я нежно, вытирая пролитый им чай.
Его было так жалко, что все мои обиды, еще остававшиеся в душе, перестали иметь какое-либо значение. Наша жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на боль.
Увидев, что жар спал, укрыла Ихсана новым одеялом, так как то, что я с него стащила, было мокрым. Прилегла рядом, прижав его голову к своей груди, и уснула крепким глубоким сном, впервые больше не сдерживая своих порывов и не думая о них.