С кошачьей легкостью я залезла на кровать и уселась гостю на грудь. Осторожно протянув лапу, коснулась носа.
— Кра! — ответил мне гость, не открывая глаз.
Ну, «кра» так «кра», подумала я, проводя по носу уже не мягкой лапкой, а коготком. Мужик скривился, дернул щекой и попытался выдать очередною храпящую песнь. Вот только не тут-то было, кошачья лапа хоть и маленькая, да сил-то у меня хоть отбавляй, вот я и нажала ему на самый кончик носа, а затем резко отпустила. Тот дернулся, как пружинка, и храп резко оборвался на восходящей ноте. Чудо музыкального сна пошлепало толстыми губами и открыло глазки. Заспанные, пьяненькие и точно слабо соображающие. А при виде меня они стали еще и злыми.
— Брысь! — с отвращением шикнул мужик.
— Ты это кому сказал? — ответила я хорошим мужицким басом. Разговаривать кошкой было жутко неудобно, но желание отучить толстяка шляться по чужим комнатам оказалось сильнее.
— А? — в удивлении открыл рот незваный гость, да так и остался.
— Брысь, говорю, кому сказал?
— А-а, — снова протянул мужик и попытался, слегка приподнявшись на локтях, отползти подальше.
Угу, отползти, когда я у него на груди расселась.
— Так я ответа дождусь или нет? — продолжила я допрос, не двинувшись с места даже тогда, когда мужик сел. — Ты кому «брысь» сказал?
— Тебе, то есть вам, — словно овечка, перепугано проблеял толстяк.
— Хм, — хмыкнула я в ответ, спрыгивая с груди мужика, отчего тот выдохнул так, что даже шторы на окне колыхнулись. Но долго я ему расслабляться не дала и, направившись к краю кровати, откуда собиралась спрыгнуть на пол, продолжила: — Ты смотри какой, и не побоялся смерти своей «брысь» сказать.
Грохот был мне ответом. Обернувшись, я с удивлением обнаружила, что кровать пуста. Впрочем, радость от внезапного исчезновения гостя была недолгой, ибо он дал о себе знать странным кряхтением откуда-то снизу. Пришлось снова шевелить неудобными кошачьими лапами по мягкому матрасу и возвращаться к другому краю постели.
Толстяк лежал, весьма красочно распластавшись по полу, и, не мигая, смотрел в потолок.
— Ну, — свесилась я над ним с края постели. — И чего лежим? Бездельничаем?
— Ты пришел за мной? — по-прежнему не мигая, пискнул мужик.
— Вообще-то пришла, — пробасила я. — Я же смерть, значит, она.
— А голос… — продолжил мужик, но быстро испугано заткнулся, увидев мою перекошенную кошачью морду.
Вот же ж. Перестаралась. Хотела для солидности баса в голос добавить, а теперь получается, что смерь — это мужик. И к логике не придерешься и менять что-то поздно. Опять натворила делов, не подумав о последствиях.