). Опять полночи не спать будешь? Что ты пишешь?
Миша. Я не хочу тебе читать.
Тася. Почему это?
Миша. Ты очень впечатлительная. Скажешь, что я болен.
Тася украдкой, на цыпочках подкрадывается к его столу и заглядывает через плечо в исписанные листки.
Тася (торжествующе). Зеленый змий… Так вот о чем ты пишешь! Миша, а что это за змий?
Миша (раздраженно). Таська, уйди. Не мешай.
Тася. Хорошо. Ты не сердись только. На меня сейчас нельзя сердиться. (Возвращается на кровать и сидит там, чему-то улыбаясь.) Знаешь, Миша, у нас будет чудесный ребеночек.
Миша встает из-за стола. Подходит к окну и стоит, в оцепенении, бездумно вглядываясь в черноту стекла. Тася в мучительном ожидании смотрит на него.
Миша (не поворачивая головы, жестко). В четверг я проведу операцию.
Тася (вскакивая и в ужасе заслоняясь руками). Нет… Нет. Нет! (Вскакивает и выбегает из комнаты в дверь, закрыв за собой с другой стороны задвижку.
Миша (бросается к двери, рвет на себя ручку, стучит остервенело кулаком). Тася! Таська, открой! Открой немедленно! Ты что, не понимаешь сама, что это будет? (Слышно рыдание Таси из-за двери.) Урод, калека. Ты этого хочешь? Сама ведь потом пожалеешь. Лучше сейчас развязаться. Таська, ну послушай, я врач, и знаю, какие у морфинистов дети бывают! Насмотрелся достаточно. Таська!
Свет в правой части сцены гаснет. Вспыхивает в левой.
Тася (сидит, опустив голову, как бы про себя). Он таких операций не делал раньше. Я уже в операционной лежала, а он все листал справочник… Я как-то почувствовала, что что-то не так пошло, не правильно… И у меня слезы сразу и только мысль одна: «Все, детей больше не будет». А потом слышу – Миша ампулу сломал с морфием. Сделал себе укол и на диван повалился… (Поднимает голову, пристально смотрит в глаза Ивану Павловичу.
Иван Павлович. Тася, бедная моя… Ты такой крест взвалила себе на плечи. Эта жизнь – это ведь ад, ад кромешный! Неужели так любишь его?
Тася. Люблю. А сбежать все равно много раз хотела, вот так просто все бросить и уехать… Потом посмотрю на Мишу, а он такой, знаете, жалкий, несчастный…Как же я его оставлю? Кому он нужен? Ну, и оставалась… Иван Павлович, вы – доктор. Скажите, что делать?
Иван Павлович. Я, Тасенька, всего лишь детский доктор… У моих пациентов, по счастью, такие случаи не в ходу, все больше свинка или коклюш. Я, конечно, стараюсь читать медицинскую периодику, но все же знания мои в этой области очень поверхностные. Однако, насколько мне известно, случаев исцеления от морфинизма практически не было… (Тася зажимает рот руками и судорожно рыдает. Иван Павлович бросается утешать ее.