В проулке, против раскрытой калитки, красовалась нарядная тачанка на высоких рессорах. С задка, почти касаясь колес, свисал яркий цветастый ковер. Спиной к Сеньке, подбоченясь, полулежал человек в защитной суконной гимнастерке и серой папахе; на изогнутой его руке повыше локтя белела повязка.
— Господин начальник, — щелкнул каблуками возле тачанки вислоусый дядька в косматой кубанке с голубым верхом, ничего не нашли. Мовчить, стерва. Сынишка з ним беседуе…
Начальник зевнул, потянулся на ковре — рессоры мягко качнули тачанку.
— Хватит рассусоливать, дома разберемся. — Не оборачиваясь к хате, позвал: — Качура!
У Сеньки нестерпимо заныли ноги; он даже поискал вокруг, на что бы присесть. Шагнул к плетню. За кустами желтой акации в толпе полицаев разглядел знакомую белую рубашку. Никита стоял перед «приймаком». От-ставив ногу в лейтенантском сапоге, нетерпеливо жевал сигарету.
Самого удара Сенька не уловил, но видел, как голова Андрея дернулась, кепка упала наземь. Выплюнув окурок, Никита не спеша пошел на окрик.
Рванулся Сенька к калитке, встал в проходе. Увидел его Никита, сбавил шаг. Шел вразвалку, высасывая кровь из разбитой руки, отплевывался, кособочил голову, а глаза щурились, будто от солнца. Подошел вплотную.
— Не затевай бузу, — прохрипел чужим голосом, а сам не отрывал прищуренных глаз от багрового заката. — Не бойся, не тронут тебя.
Горячая, тугая волна ударила Сеньке в голову.
— Спасибо… Ты в глаза гляди, собака, — сказал глухо, не разжимая зубов.
Удар пришелся в висок. Никита, слабо охнув, присел.
Десяток дюжих рук вцепились в Сеньку. Били кулаками и прикладами. Прекратили разом. Раскрыл Сенька глаза: дядька Илья! Да, он, Никиткин отец.
Узнал его и Илья: густые брови выжали на мясистом лбу две поперечные складки: точь-в-точь как у Никиты, когда тот был чем недоволен, губы досадливо скривились.
— Ты это… Семен.
Постоял, выстукивая носком хромового сапога, закурил.
— Чего рты раззявили! Бросьте. Полицаи послушно, как гончие, отошли.
— Валяй. — Илья кивнул, указывая глазами вдоль проулка.
Сенька повернулся и с трудом шагнул, будто навстречу ветру.
Баркас, зарываясь носом в воду, двигался скачками. Греб Мишка. Федька Долгов, стоя на коленях, черпал консервной банкой мутную воду и выливал прочь за борт — желтые круговины вертелись за кормой. Выстукивали досадно вишневые удилища.
— Легче, легче. Под камышок держи. Выпер на видное.
Мишка свернул в тень, к камышам поближе. Устало вытер взопревший лоб, опять взялся за лопату.
— Погоди.
Зачалил Федька баркас: с хрустом перегнул пучок толстых мохнатых камышин, сел на них. Из кепки достал немецкую сигарету.