Вечером собрались всей семьей в горнице. Лампу не светили, сидели в потемках как сычи. Говорил служивый. Без удержу дымил, глухо откашливался. Рассказ выходил горький и страшный. Мать всхлипывала. Слезы душили и Леньку. Глядя в окно на залитый лунным светом проулок, кусал до боли губы, чтобы не зареветь, не крикнуть отцу обидное.
Засиделись до первых кочетов. А когда Ленька собирался выходить, отец предупредил:
— Леонид, помалкивай, что дома я. Утрясется новая власть — видать будет. И ты, мать, язык за зубами держи. Сболтнет кто… крышка батьке вашему.
Остаток ночи Ленька провел в саду на топчане. Тут дал волю слезам. Выходило, что немцы сильнее: у них больше пушек, танков, самолетов, у каждого солдата автомат, а у наших на десять человек винтовка, самолеты из фанеры, танки что спичечные коробки. Всю Россию подтоптал немец, осталась одна Сибирь. А что в той Сибири? Медвежьи берлоги да морозищи трескучие.
Посветлело небо. Ленька побрел к обрыву. Шел, натыкаясь на мокрые от росы ветки; брызги густо засевали всклокоченную голову. Будто потерял он что-то; утрата тяжелая, камнем навалилась; не хватало сил сбросить тот камень. Зажмурившись, прислонился спиной к нахолодавшему за ночь корявому стволу тополя.
— Парень!
Ленька обернулся: из кустов торчала голова в. мятой пилотке с зеленой звездочкой. Лицо молодое, со сросшимися у переносицы бровями.
— Село это какое будет?
— Терновская станица. Высунулась еще голова:
— Терновская, кажешь? Этот пожилой, с вислыми усами, шинель внакидку. придерживая перевязанную руку, вышел на дорожку, огляделся.
— Тут, хлопец, какое дело… Не знаешь, случаем, Качуров? У них пострел, как ты. Двое даже.
Ленька откашлялся, почувствовал вдруг озноб во всем теле. Глядел не мигая в лицо вислоусого.
Отвернулся старый солдат, пряча глаза. Поправил сползавшую шинель — звякнули медали на засаленных ленточках.
— Все полягли, весь полк… Двое вот остались та комиссар… Раненый. Не выдюжает, пока до своих добредем.
Подошел и молодой.
— Не каркай, Прохорыч, — сказал он осипшим голосом. — Задремал вроде… Курнуть нету, парень?
Ленька покачал головой. С видимой неохотой Прохорыч достал из кармана жестяную зеленую коробочку, молча протянул молодому. Колюче наблюдал, пока тот сворачивал козью ножку.
— Не жадуй, не жадуй, товарищу комиссару на затяжку оставь.
Густобровый, не разжимая губ с цигаркой, добродушно хмыкнул. Прикурил. Лицо его подобрело, кровь прилила к бледным щекам, а в щелках прижмуренных век — голубой смешок.