Мы неслись по Фейвальду, озаряли землю, и она таяла, объединялась с миром смертных. Я видела Дымопад, моя армия големов была у круга камней. На моих глазах големы стали живой плотью, радостно завопили, и это пронзило мое сердце сладостью.
Но даже эта сладость не могла пронзить боль и печаль, дрожащие в моем сердце.
Мы неслись по тропе, которая была обрамлена колокольчиками из костей, но теперь там были камыши, они позвякивали, когда свет проносился. Дальше к Скандтону, удивленные смертные поднимали на нас взгляды. Свет касался их, и их распутанные края становились снова целыми.
Мы неслись по Фейвальду, касаясь фейри, и когда свет их задевал, их спутанная агония пропадала, делая их снова целыми и правильными.
Кроме некоторых.
Потому что, когда свет коснулся моей сестры, я увидела, как рычание вырвалось из ее горла, она боролась с прикосновением. И, когда свет окатил ее, она упала на землю, уснув, твердая, как камень.
Не она одна отказалась от яркости света. Не она одна погрузилась в зачарованный сон. Были другие — фейри и смертные.
Но, когда свет прошел, он задел все места в Фейвальде или мире смертных. Высокая статуя скелета, чей глаз был библиотекой Скувреля, стал статуей живого фейри с улыбающимися глазами и переливающимися крыльями. Жуткие вырезанные картины и украшения из костей стали красотой.
Я смотрела, и это уже меня утомило так, что я раскачивалась от усталости.
Я потеряла отца и мать.
Ради этого.
— Смыто, — охнул Скуврель. Я как-то оказалась в его руках. — Как я и думал. Больше фейри не украдут детей, Кошмарик. Больше не будет смертных, которых пытками свели с ума. Больше не будет оживших ужасов.
Яркий свет угасал, но я все еще не видела, свет опалил мои глаза слишком сильно.
— Я верил, что ты могла это сделать, маленькая Охотница, но не осмеливался мечтать о том, что еще это может означать.
— Что еще это означает? — спросила я, стараясь не паниковать, что все еще не видела.
— Это означает, что правление ужаса фейри закончилось. Это означает мир для тех, кто этого хочет.
— Я хочу этого, — вздохнула я. — Но это не так просто. Люди со временем снова начнут запутываться.
— Я не сомневаюсь, что, когда тот день наступит, ты запугаешь их и заставит подчиняться, Кошмарик. Никто не будет в безопасности, пока ты охотишься в этих мирах.
— А ты? — спросила я. — Ты можешь выдержать то, что бросил свое коварство? Ты ощущаешь, что потерял его, будто конечность?
Он рассмеялся низко, и его смех все еще звучал коварно.
— Думаю, я все еще буду тебя немного мучить и заставлять играть в мелкие игры.