— Это такая специальная елочка. — Яр открыл дверь и малышка забежала внутрь. — Она для грустных людей.
Парень щелкнул выключателем и пошел в свой офис.
— А ты грустный? Давай я тебя развеселю. — малышка семенила рядом, заглядывая Яру в глаза. — Смотри, что я умею.
Девочка остановилась посреди коридора и стала танцевать, растянув синюшный рот в улыбке. Передних зубов у нее не было. Ее танец напоминал движения стриптизерши, был совсем не детским, и от этого еще более нелепым и жутким. А когда она стала задирать подол пальтишка, приоткрывая худенькие ляжки в синяках, грязи и ссадинах, Ярик не выдержал.
— Прекрати! Так не надо делать! Кто тебя этому научил? — “ убить, убить гадину!” звенело в мозгу. — Кто это был? Как его звали?
— Папочка. — девочка пожала плечами. — А ему нравилось, он смеялся.
Господи, что творится в этом мире, откуда берутся такие твари? Яр схватился за лоб.
На крики из офиса вышел Чита. Он медленно ковылял в сторону девочки, прищурившись рассматривая ее.
— Тебе своих мало? Куда еще чужую притащил? — Провожающий подошел поближе. — Откуда она?
— Ой, обезьянка! — малышка захлопала в ладоши, ремень, свисающий с ее шеи, забился волнами. — Как у тебя тут весело! Она с крылышками. Это такая фея, да?
Чита заскрипел зубами. Так его еще никто не обзывал. Он повернулся и пошлепал обратно, в офис.
— Чита, постой. Я не знаю, что с ней делать. Я ее нашел сегодня, у кладбища. Она там лежала, ее… ее… О ней надо позаботиться. Подожди. — парень пошел за Провожающим, девочка, загребая сапогами, потащилась следом за ними.
В кабинете Чита уже отодвигал панель, чтобы уйти. Но, в последний момент передумал. Ведь завтра Рождество, а в рождественскую ночь иногда случаются чудеса. Добрые чудеса.
Он повернулся, и уперев руки в бока начал ругаться.
— Ты мертвого ребенка сюда притащил! За ней бы и там пришли, какого черта я это должен делать? Жалостливый, да? На всех жалости не напасешься, я это уже два века как знаю! Дебил малолетний, дурень! Отведи ее туда, где взял.
— Но, Чита, миленький, ну пожалуйста, ты же можешь. Отведи ее туда, где ей хорошо будет, смотри, как с ней поступили.
— Могу. Но не хочу. — Провожающий смерил ребенка взглядом, задержавшись тонких ножках, торчащих из резиновых сапогов, как карандаши в стаканах.
И тут девочка заплакала. Тихо, беззвучно. Крупные слезы выкатывались из глаз, оставляя мокрые дорожки на грязных щеках. Плакала, как привыкла. Смысла громко рыдать никогда не было, всем было без разницы, что произошло с ней, а воспитатели еще и наказывали за плач. И папочка. Тот пинал по голому животу и орал, чтоб заткнулась.