— Все ли собрались? — внезапно зычно крикнула баба Поля. — Все ли готовы?
— Морошкиных ждем еще. — откликнулся кто-то из старушек.
— Да чтоб их. Уже одиннадцать. Чертим круг!
От толпы отделились три женщины и пошли вокруг костра, волоча за собой те самые палки, утыканные гвоздями, вспахивая землю. Борозда получилась довольно глубокая. Потом вышли Поля и Стеша, стали класть в бороздку пучки трав, напевая при этом. А когда остальные женщины подхватили песню, меня мороз по коже продрал. Высокие голоса подхватили мелодию, слова вплетались в вечерний воздух, в завороженно качающими листвой деревья, возносились к небесам, плавно нисходя до примятой десятками ног травы.
На вечерней зоре, на высокой горе
Стоит дуб вековой, под ним гроб золотой
У том гробе мертвец, в домовине жилец
Вокруг ведьма ходит, речи заводит:
Пойду по кругу, позову подругу
На веселье, на здраво, на зелены дубравы
Кто костей хотел, два мешка съел,
да чтоб подавился, мертвечиной травился.
Чтоб его загнуло, кишки завернуло,
Не исти, не истись, по земле не нестись.
Земля наша, дай плоти́, нас защити.
Слово мое крепче камня, крепче железа
Отныне и до века. Гой!
Пока травки закидывали в канавку, бабульки собрались у костра, встали у круга, не заступая в него. Как припевка закончилась, они тоже заголосили: “Гой, гой!” От их боевых кличей аж уши заложило. А потом началось интересное.
Все повернулись к бабе Лиде, словно ожидая чего-то. Та взмахнула руками, коричневый плюшевый салоп сверкнул стеклянными пуговицами, а огонь в костре загудел, взметнулся почти до вершин елей, что росли неподалеку. Видать, не только тесто у бабки высоко всходило.
Огонь облизывал жаркими языками розоватое небо, белая ночь накрыла берег реки тишиной, словно саваном. Потрескивали поленья в костре. В этой дикой тишине, где даже птицы перестали вести вечернюю перекличку, женщины стали входить в круг по одной, преображаясь на глазах и молодея. Шагнув в круг, на одной появилась форменная юбка, сапоги, и зеленая гимнастерка с красным, растекающимся пятном на груди, на ком-то появилась серая арестантская роба с нашивкой на кармане, кто-то входил в круг в мятой льняной рубахе, длинной юбке и лаптях, но бабка Лида поразила меня больше всего.
Когда Лида Беркина вступила в круг, сгорбленная спина ее распрямилась, а потом ее сложило пополам. Бабку стало выворачивать, изгибать под немыслимыми углами, а плюшевый салоп, казалось, врастал в кожу. Через пару секунд в круге у костра обнаружилась огромная матерая медведица, которая гулко рыкнув, заняла свое место за кругом.