За геройский патриотический подвиг меня наградили орденом Славы III степени, а он давался не каждому (разумеется, об истинной причине своего героизма я умолчал).
Мильт, мечтавший о такой награде, был уязвлен в самых лучших чувствах.
- Ваша нация у казачества славу увела! - заявил мне этот старый конокрад, будто "наша нация" "увела" его кобылу.
Как я ни боялся госпиталя, но все же, когда меня ранило в живот, я там оказался. Если бы осколок попал куда-нибудь в руку или в ногу, я, может быть, опять побоялся бы пойти в госпиталь и за свой патриотизм получил бы орден Славы II степени. Мильт такого удара, наверно, не пережил бы.
Но теперь вопрос стоял о жизни или смерти, а помирать мне очень не хотелось в мои двадцать лет, да и как-то обидно было отправляться в "наркомзем", когда победа уже не за горами. Откуда я мог знать, что ранение не опасное? Это выяснилось только в госпитале, когда сделали рентген.
В медсанбате же никакого рентгена не делали, там действовали на глазок. Раненых клали на операционные столы и "обрабатывали" по конвейерной системе, как в разделочном цеху мясокомбината.
Ну и натерпелся же я страху!
Случайно санитары положили меня на последний стол. Попади я куда-нибудь в середку, скальпель хирурга автоматически обработал бы меня в общем потоке.
С замиранием сердца я наблюдал, как он, кромсая направо и налево, приближался ко мне. Но на последнего раненого у него не хватило сил, выдохся. Тяжело дыша и обливаясь потом, как загнанная лошадь, хирург отшвырнул нож и пошел отдыхать, спихнув меня в госпиталь, где я находился всего месяц и был выписан в выздоравливающий батальон.
Таким образом, в ремонтно-починочном цехе войны я прошел лишь текущий ремонт, а не капитальный, длившийся месяцы, а то и годы.
Мне думается, что для читателя не представляет большого интереса описание палаты, где я лежал, и всяких медицинских процедур, тем более что на эту тему написаны целые романы и поставлены кинофильмы.
В своих мемуарах я коснусь мало освещенных в литературе сторон "наркомздрава". Я полагаю, что без придурков "наркомздрав" как таковой немыслим и в мирные дни.
Не успели меня принести в приемный покой госпиталя, как какой-то человек в белом халате с криком "Лева! Родной!" бросился ко мне. С большим трудом я узнал в нем "дракона" Ваську, бывшего своего командира отделения, с которым мы вместе ехали на фронт из "Горьковского мясокомбината".
Васька так разжирел на госпитальных харчах, что сам на себя стал не похож. По его словам, он уже год кантуется в госпитале, живет как у Христа за пазухой, лучше, чем в санатории. Числится слесарем-водопроводчиком и начальству сапоги тачает. На врачихе женился!