А я для неё навсегда остаюсь в этом самом мелководье.
И вот мамин автомобиль скрывается за поворотом, я глубоко вдыхаю морозный воздух, чтобы привести расшатанные нервы в порядок, и захожу на территорию лицея.
И тут же, прям в это же мгновение моего первого шага, меня крепко приобнимает чья-то огромная рука. Я вздрагиваю, но повернуться посмотреть не успеваю.
Ехидный и самодовольный голос настигает меня быстрее.
— Ну здравствуй, туртушка! Вот и свиделись, а ты переживала.
Опять это отвратительное прозвище.
Этот отвратительный человек.
Эта отвратительная фраза, которая меняет мою жизнь на «до» и «после».
— Чего же ты мне не рада? Когда-то же как собачонка за мной таскалась. Да, конечно, пришлось тебя поискать, ты ж со всех социалок удалилась. Ничего, быстро упущенное наверстаем. Я-то уж смогу тебе все компенсировать! К тому же… ты ведь взрослее, согласие доказать будет легче, и мне уже не будет светить прежнее наказание!
Изверг сжал моё плечо своими стальными щупальцами. А я забыла, как дышать. Он всё-таки появился в моей жизни. Вернулся в неё, как и обещал когда-то.
И вдруг меня со всей силы тянет к земле. Кто-то толкнул Амира в плечо, тот не смог устоять и, падая, зацепил и меня. Точнее не расцепил свои ужасные объятия.
Я прилетела прямо к извергу на грудь. За спиной у меня был небольшой портфельчик, который припечатался в лицо моего мучителя. Я услышала громкую брань.
Но меня тут же выдернули, как клубнику с грядки, и поставили на заснеженную дорожку.
Это был Эндшпиль, точнее Денис Соломонов, мой одноклассник. Отпетый и больной на голову чудак, который и устраивал мне темные, когда я перевелась в лицей из простой школы.
Он и сейчас меня изрядно достает, но реже. Не сравнится с тем, что творилось между нами ещё три года назад. Либо я успела привыкнуть. Психолог говорит мне, что я умею быстро адаптироваться к меняющейся реальности. Но сама я такой способности не замечаю…
Эндшпиль превратил мою лицеистскую жизнь в настоящий, самый заправдашний ад.
Издевался, высмеивал, унижал, придумывал всякие небылицы. Портил мне репутацию и не гнушался кровопийствовать. Глумился, как мог, на что хватало фантазии.
Но другим подшучивать надо мной не давал.
Сколько он мне формы перепачкал, учебников испортил, тетрадок порвал, двоек в электронном дневнике понаставил, которые потом даже учителя убрать не смогли. Взламывать системы Эндшпиль умел и любил уже тогда.
— Мияги, чего это ты тут разлеглась. Батюшки, уже и уединиться невтерпеж? — Будто отряхивая снежинки с моей куртки, сказал Дэн. Голос его был театрально громким.