В таком ключе мы проговорили еще часа два. Они задавали вопросы, а я отвечала, периодически поясняя значение того или иного непонятного слова. Но смутило меня другое: на вопросы отвечала только я.
– А вы ничего не хотите мне рассказать? – прищурилась. – С тобой, Кирт, я более или менее знакома, хотя свою жизнь ты старался не обсуждать. Про тебя, Эльтар, я вообще ничего толком не знаю, кроме характеристик, что мы получили на торгах, и заключения Мика.
Мужчины вновь переглянулись, но уже напряженно. Даже позы стали более зажатыми, а в глазах отразилась неприязнь и даже паника.
– Я не настаиваю, – всполошилась. – Если не хотите, можете не отвечать. Возможно, сейчас просто не время…
– Нет, Ангел, все в порядке. Просто в нашем прошлом нет ничего радостного и хорошего, чем хотелось бы поделиться, – тихо вздохнул Кирт, отводя глаза.
– Я бы тоже не хотел говорить обо всей своей жизни, сладкая. Тебе ни к чему об этом знать.
Теперь уже испугалась:
– Все так ужасно?
– В жизни раба иначе не бывает, – хмуро заметил он, посмотрев мне в глаза с затаенной болью. – Но готов ответить на вопросы, насколько это возможно.
– Я пойму, если ты ответишь не на все, – мягко улыбнулась, дотронувшись до его щеки. Эльтар прикрыл глаза, словно наслаждался мимолетной лаской, и грустно улыбнулся.
– Спрашивай, сладкая.
– Расскажи то, что считаешь нужным. Я бы послушала историю, начиная с самого детства.
– Родился в семье среднего класса. У моей матери уже был один сын, которого она не очень жаловала. Что уж говорить обо мне. Лишний нахлебник, – горько усмехнулся Эльтар, опустив глаза. – Она хотела отдать меня на рабскую ферму сразу же по рождении, но отец воспротивился. Тогда мать поставила ему ультиматум: либо она, либо я. Отец, несмотря на любовь к матери, выбрал меня. Наверняка потом пожалел, потому что в одиночку было трудно меня растить. Он старался, как мог, но денег все равно не хватало. Отчаявшись, папа ввязался в какую-то авантюру, которая плохо для него закончилась. Подельники отца бросили и всю вину повесили на него. Ты прекрасно знаешь, что тюрем в нашем мире уже давно нет, – сглотнул он. – Мне было семь лет, когда отца принудительно сделали рабом. Детского дома, как в твоем мире, тоже нет, а соседи не пожелали брать себе лишнего нахлебника. Мать ничего не хотела про это слышать, и меня в скором времени, ожидаемо, выловили охотники на рабов и продали на рабскую ферму. Я пытался бежать, но каждый раз попадался и был жестоко наказан. Благодаря этому знаю много способов доставления боли без повреждения кожи, ведь «чистые» рабы ценятся больше, верно? – Он бросил на меня еще один быстрый взгляд. – Дальше все было прозаично. Меня продали впервые, когда мне было двенадцать. Я сбегал, меня ловили и снова продавали. И так двенадцать раз. Максимальное время моего рабства у хозяйки – десять лет. Чаще меньше, и при первой возможности я сбегал, если меня самостоятельно не выбрасывали на рынок раньше, наигравшись. Так и оказался у тебя. То, что происходило в промежутке с двенадцати лет и до встречи с тобой, я не хотел бы рассказывать, сладкая.