— Пусти, окаянный! Пусти, ирод! — орала невменяемая я и даже визжать пыталась, как в детстве с нянюшками и мамушками, чтоб всё сразу по-моему стало. Руками махала, ногами пинала, да побольнее, да посильнее!
— А ну тихо! — рявкнул этот “смен” и посадил меня обратно на кровать. — Сидеть и не рыпаться! Рассказывай, кто тебя хочет убить.
И чего-то вдруг так жалко себя стало. И слезы из глаз покатились, и сопли потекли. Звучно шмыгнув носом, я поозиралась по сторонам в поисках платка, но ничего подходящего не нашла.
— Падчерицы мои, — прошептала я. — Со свету сжить хотят.
— Падчерицы? — засомневался он, видимо, в моей адекватности. Взглядом так прошелся по моим ногам, по платью мокрому, на груди остановился да там и замер, вынуждая поежиться и вырез руками стянуть. Ну так, на всякий случай. — А тебе лет-то сколько, девица красная?
— Восемнадцать, дедушка, — отчего-то покраснела я, разглядывая его темную бородку и ярко-голубые, как небо, глаза.
— А падчерицам твоим сколько годков? — и голос такой ласковый-ласковый. Вот точно прибить собирается. На дедушку, что ли обиделся?
— Тоже по восемнадцать. Замуж в этом году пойдут.
— То есть и муж тоже есть?
— Есть, ирод проклятущий. Ждет не дождется, пока я со светом белым попрощаюсь. Вот и поручили конюху в лес меня отвезти да так и оставить на погииибееель… — зарыдала я пуще прежнего.
— Ты это, хватит, сопли-слюни-то подотри, — поморщился он, доставая откуда ни возьмись носовой платок не первой свежести. — Вот не верил я ведьме старой, что решение проблемы само ко мне придет. Зря, выходит…
— Что? — не поняла я ни слова. Нет, конечно, слова-то были очень даже знакомыми, но их суть уловить никак не могла.
— Не заморачивайся, — махнул он на меня рукой. — Говорю, что помогу я тебе с твоей проблемой, если ты мне с моей поможешь.
И улыбнулся так широко-широко, что мне разом как-то страшно стало и почему-то сразу сугроб вспомнился. Вот не зря он мне понравился — почти ж родной, да и не холодно было вовсе. Так — совсем чуть-чуть.
— А у меня есть проблемы? — покосилась я на него, спрашивая с осторожностью.
Нет, ну мало ли? Говорят, что психи буйными бывают. А этот представитель мужской половины человечества на психа очень даже походил. В халате, в валенках на босу ногу и с улыбкой как у маньяка. В лесу опять же живет — в глухом да страшном.
— Ну как же? Жить тебе негде, правильно?
— Правильно, — ответила я без размышлений.
— С мужем развестись надобно, правильно?
— Что сделать? — уточнила я, заслышав слово неизвестное.
— Избавиться, в общем, от мужа твоего надо, чтобы свободу обрести.