Найра стянула края раны Хоуохкэна с помощью иглы дикобраза и волос Натта, а потом попросила дочь положить свои ладони вокруг раны на его грудь, пока готовила отвар с ядом кураре. Разомкнула губы Хоуохкэна обсидиановым ножом и влила в него целительную смесь по капле. Когда Найра хотела сменить Натта у тела мальчишки, та не уступила. Тогда Найра накрыла руки дочери своими руками и стала просить духов ниспослать мальчику силы справиться с ранением.
Натта не могла уйти от Хоуохкэна не только потому что он спас ей жизнь. Как только он появился в их стойбище, он сразу начал оказывать ей знаки внимания. Её это и забавляло, и сердило – ему двенадцать, ей шестнадцать, она уже три года как была женщиной, ему ещё два года до того, как его посвятят в мужчины. И льстило – никто до сих пор с такой любовью не смотрел на неё. В лучшем случае ею интересовались, как дочерью вождя. Она отчаянно завидовала внешности старшего брата, похожего на красавицу-мать, и люто ненавидела своё топорно вытесанное лицо, хотя отца, на которого она была похожа как две капли воды, считала писаным красавцем. Поступок Хоуохкэна потряс её до глубины души. Ей почему-то казалось, что если она не покинет его ни на миг, то силой своей любви сможет удержать его душу на грани, а тело вернуть к жизни. Да, она полюбила Хоуохкэна, сама не заметив когда, но поняла это только сегодня, когда он свалился к её ногам с пулей в сердце, предназначенной ей.
Усилия двух женщин, не сомкнувших глаз этой ночью, не прошли даром. К утру кровь прекратила вытекать из раны. Хоуохкэн был ещё жив, но лежал без сознания.
Не мог заснуть и Нэпэйшни, очарованный небесным созданием невиданной красоты. Его любовь к Анпэйту, так он её назвал, – «сияющая», не смогла бы убить даже пуля, если бы она попала, как и целилась, в него.
Не могла сомкнуть глаз и Дори>3. Так на самом деле звали певичку и по совместительству шлюшку из салона «У Китти» Форти-Майла, а в прошлом – примерную дочь уважаемого семейства и прилежную школьницу из Кентербери, по воле злого рока, а, вернее, по собственной глупости, перебравшейся из Старого Света в Новый. И заснуть она не могла не потому что её мучили воспоминания о сегодняшнем ужасном дне (в конце концов, этот день был не на много хуже предыдущих), а просто потому что ей было элементарно холодно. Когда её затащили в это варварское жилище, то кинули только тряпицу, в которую её закатали Гэлл>4 с друзьями.
Так она и сидела без сна, пока вход в хоган бесшумно не приоткрылся, и кто-то бесплотной тенью проскользнул в него. Дори ничуточки не испугалась. Она так в свои пятнадцать лет устала от жизни, что и в её душе, и в голове образовалась звенящая пустота. Вот и хорошо, что так, в темноте, она закончит своё земное существование. Может быть там, в потустороннем мире, рядом с Богом, ей будет, наконец, тепло, сытно и спокойно? Но, вопреки ожидаемой неминуемой смерти, ей на плечи опустилось тёплое одеяло, в которое она тотчас завернулась и тут же заснула сном младенца.