У Найра сердце разрывалось и от боли за мужа, и от страха за сына. Сердце матери не могло признать сына предателем и быстро нашло оправдание его странному поступку – в сердце Нэпэйшни, наконец-то, поселилась любовь. Настоящая. И он сделал то, что помогло её спасти. Найра было бы легче, если бы она смогла растолковать это Охитека. И ему было бы легче, но он замкнулся в своей уязвлённой гордости, запретив даже любимой жене говорить о сыне. И Найра приходилось только молиться в одиночестве, прося у духов защиты для её сына и его возлюбленной. И верить, что им хорошо там, куда привёл их выбранный ими путь.
7
Нэпэйшни и Анпэйту осели в племени хункпапа>1>1, если можно назвать оседлой жизнь с кочевниками. Племя, в основном, занималось охотой: летом – на бизонов, в остальное время – на зверьё степей и лесов, а потому не меньше трёх-четырёх раз за год меняло место своего стойбища.
Индейцы доброжелательно отнеслись к появлению чужих людей, а, когда Нэпэйшни попросил вождя Кичи>1>2 разрешить у них остаться на время, им не только дали такое разрешение, но и помогли поставить типи>1>3, выделив в долг ценные шкуры бизонов для её утепления. Хункпапа уже не раз вступало в контакт с бледнолицыми, не только военный, но и торговый, и расплатой за это были неизвестные болезни, выкосившие почти половину их численности, а потому, сильный, молодой воин со своей женщиной в детородном возрасте, были им на руку.
Первая же охота, на которой Нэпэйшни подстрелил белку метким выстрелом в глаз, не испортив её шкурку, убедили индейцев в правильности их решения. Но истинное уважение вызвали его навыки организации охоты. Нэпэйшни, конечно, не рассказывал никому, что он сын вождя могучего северного племени осейджикау, но, невольно, по привычке, принимал на себя руководство охотой. И, удивительное дело, индейцы подчинялись чужаку, интуитивно чувствуя его внутреннюю силу, его, впитанное с молоком матери, право на власть.
А вот к Анпэйту женщины хункпапа отнеслись настороженно, хотя она и говорила на их языке, и старалась изо всех сил хорошо выполнять любую работу, которую ей поручали. И дело было не только в её странной, не похожей на них внешности – рыжих волосах, цвета огня, голубых, как прозрачные ручейки ранней весной, глазах, светлой коже со странными тёмными пятнышками, будто зерна, рассыпанные на вспаханную землю, по лицу. Впрочем, последнее было наименее удивительным, поскольку индейцы посчитали пятна следствием какой-то болезни. Они чувствовали на уровне инстинктов чужеродность Анпэйту, её внутреннюю, глубинную инаковость.