– Пусти, господи! Пусти!
Ревя и катаясь по кровати, Ким принялся дергать руку. Он до смерти боялся увидеть, что с ней происходит. Но едва детектив нащупал револьвер, как пленница очутилась на свободе.
Перед глазами Кима возникла обрубленная конечность, которой недоставало кисти. Могильные лопатки постарались на славу.
Новый слой ужаса дала струйка крови, попавшая детективу на лицо. Теперь Ким голосил во всю мощь. Боль была нестерпимой. Алкоголь, напитавший тело, не справлялся с разъединенной плотью и перерубленной костью.
Следующей остановкой Кима перед смертью были пол номера и прозрение.
Детектив с завываниями грохнулся с кровати, и его взору открылось немыслимое.
Под кроватью находилось настоящее миниатюрное кладбище.
Под основанием, на котором лежал матрас, клубились серые облака, чуть залитые серебристым светом. Пыльный пол сменили десятки могильных курганов и склепов, между которыми торчали крохотные надгробия и кресты. Маленькие существа с собачьими головами, вооруженные теми самыми лопатками, как раз заканчивали хоронить мизинец добытой руки. Даже успели поставить крохотную плиту с соответствующей картинкой.
Ким, напрочь позабыв про кровоточащую культю, с ошарашенным видом уставился на грубую картинку своего пальца. Песьеголовый священник с непередаваемым страданием на морде отпевал зарытый кусочек мяса. Подобные картинки заполняли всё кладбище. Пальцы, ступни, пятки, кисти, детская голова – всё то, чего лишились постояльцы гостиницы, не умевшие контролировать себя во сне.
Кладбище походило на область черной фантазии – когда невозможное выдирает человеческий рассудок из привычной скорлупы и с чавканьем пожирает его.
Ким скосил глаза и заорал. Крошечные гробокопатели, облепив его потную шею, вовсю орудовали лопатками. Некоторые при этом пели. Кожа, волокна мяса – отделялось всё. Вопя от ужаса, будто избитое, обезумевшее животное, детектив вытянул уцелевшую руку, намереваясь разорвать песьеголового священника залпом из револьвера.
Сила, обитавшая под кроватью, стремительно втащила к себе оравшего Кима, и он исчез в пороховой вспышке единственного выстрела.
Спустя полчаса после того, как детектив нашел свое место между жизнью и смертью, в вестибюле зазвонил телефон. Фюрстенберг, пересчитывавшая выручку, сняла трубку.
– Двадцать седьмой переполнен? Я вас предупреждала, что он слишком крупный. Да, конечно, можете открыть новое кладбище в двадцать восьмом. Кладбище его имени? Что-то новенькое. Ну, раз он займет больше половины… Хорошо, как пожелаете.
Она повесила трубку и вернулась к прямым обязанностям администратора. Предстояло подсчитать доход «Синих холмов» за последние семьдесят лет. Карандаш опять пустился в скрипучий полёт над бумагой. Фюрстенберг кое о чём напомнила себе, и карандаш почти перестал поскрипывать.