– Честно, я старалась держаться, подбадривала себя, но… Понимаешь, я ведь не знала, где работаю. Да и никто не знает, кроме тех палачей садистов в хирургических комбинезонах. Я была уверена, что работаю в пресс-службе какой-то медицинской конторы. Зарплата отличная, начальник чудо, дисциплина номинальная, свобода творчества и сплошной креатив в полный рост! Чего еще надо? Когда мне сказали, что какой-то гад хочет все это сломать, я с воодушевлением вызвалась помочь. Встреча с тобой немного подорвала мою уверенность и я стала считать, что ты просто заблуждаешься или вынужденно выполняешь чью-то волю. А потом я увидела нутро брюховецкого завода и…
У нее на глаза навернулись слезы, Алена отвернулась и, безуспешно пытаясь побороть рыдания, несколько секунд тряслась в беззвучных конвульсиях. Мне пришлось обнять ее. Она не лгала и слезы были искренними, у меня до сих стояло перед глазами ее окаменевшее мертвенно-бледное лицо, когда мы впервые увидели раздутые серые тела в цеху завода.
– Уже в Ростове я решила выйти из этого дела и даже тебя попыталась уговорить отступиться, но… Мне сказали, что единственный выход для меня лежит через такую кювету с черной жижей. Они мне рассказали, что происходит с человеком там, твоя бывшая рассказала. Она же и предупредила, что с нами будет в Трехсосенке, если все вскроется. Поэтому у меня чуть истерика не началась, когда мы подъехали к тому заводу. Я же просто медийщик, до этого самым большим испытанием для меня были собеседования о трудоустройстве.
– И что дальше?
Алена в панике отшатнулась.
– Я больше не могу! Как хочешь, но…
– Ты больше ничего делать не будешь. Успокойся. – Я снова ее обнял. – У тебя есть варианты спрятаться где-то, отсидеться хотя бы несколько месяцев?
Она отрицательно покачала головой.
– Ни дальних родственников в глухой деревне на Алтае, ни друзей в Казахстане или Белоруссии?
– Нет.
– Что ж… Кстати, Питер твой родной город?
– Ну да, – тихо сказала она, не понимая, куда я клоню.
– А конкретнее? Откуда ты?
– Родилась на Гражданке, но я этого не помню, родители переехали на Ржевку через год после моего появления. Там и выросла, в школу пошла…
– На Гражданке? – с улыбкой переспросил я, почувствовав теплоту в душе от забытых с детства названий родного города.
– Это район такой, на Гражданском проспекте.
– Я знаю. Сам оттуда.
Глаза Алены вспыхнули восторгом.
– Правда, не был на родине уйму лет, – я тяжело вздохнул, снова почувствовав боль в щемящем сердце. Невольное желание подловить Алю на лжи обернулось против меня же, больно кольнув иголкой совести. – Если вариантов нет, тогда остается только моя квартира в Ростове. Ты про нее кому-нибудь рассказывала?