– Лина, собирай вещи, – устало заметил Паша, было видно, что он только с улицы и явно торопился наверх.
– Да я уже готова, – тут же ответила, подхватив пальто и сумочку.
Мы спустились в гробовом молчании. Казалось, что информация беззвучно передается на расстоянии, и люди, с которыми мы сталкивались в лифте и в холле, словно уже знали, что произошло, а может, так оно и было. Удивительно, что все как один отворачивались. Наверное, если бы они нас поддержали, как Паша поддержал меня, то и их бы уволили тоже, поэтому они старались нас не замечать.
На улице подуло холодным ветром. Что я скажу мужу? А детям? Я потеряла работу, на которой Лина работала много лет. И как ей удавалось так долго избегать повышенного внимания со стороны Петровича? А Паша? Он же из-за меня потерял работу!
– Ты как? – спросил он, когда мы перешли через дорогу и сели неподалеку в кафе, посматривая на место, откуда нас обоих только что выгнали.
– Нормально, только рука болит. – Я осторожно потрогала место, в которое вцепился бешеный босс. – Прости…
Брови мужчины взметнулись.
– За что?
– Ты из-за меня работу потерял.
Паша усмехнулся.
– Я, в общем-то, благодаря тебе ее и получил, поэтому невелика беда, особенно если приходится работать на идиота. – Он подозвал официанта, и мы заказали по кофе.
– Говорят, ты память потеряла? – осторожно спросил Паша.
– Потеряла, – кивнула и схватила принесенный кофе. Руки от драки до сих пор тряслись, и я хотела успокоиться и согреться о теплые бока чашки. – Если хочешь меня спросить, что я помню, то даже не старайся, я даже не знаю, как мы познакомились.
– А Корнея, ты помнишь Корнея? – В глазах Паши промелькнуло что-то такое, чего я еще не смогла уловить.
– Я пока не могу точно сказать ни про кого, я забыла всех, – и уже тише скорее самой себе: – И себя. – А потом более делано весело: – Ты можешь рассказать мне, как мы познакомились?
Паша улыбнулся:
– Мы с тобой практически выросли вместе.
Повисла неловкая пауза, в течение которой я не знала, куда себя деть.
– В детском доме, мы оба сироты.
Паша смотрел прямо, явно стараясь угадать, могу ли я что-то вспомнить. Напрасно. Максимум – только вспышки картинок, как калейдоскоп, который ты рассматриваешь со стороны, но теперь мне была понятно, откуда такая позиция у моей свекрови. Я действительно была неблагополучной девочкой, которую она не хотела для своего сына. Даже в моем мире детям-сиротам приходилось нелегко.
– А мы?.. – Вопрос неловко повис в воздухе.
– Я тебя любил, да, – снова этот взгляд, – и люблю.
– А я?
– Именно поэтому я спросил тебя про Корнея, если ты ничего не помнишь, может, у меня есть шанс?