Когда он направился в конюшню, я сел на пони и поехал домой. Когда я добрался до конюшни, уже совсем рассвело. Я обтёр и накормил пони, затем стал на колени прямо в стойле и начал молиться за г-жу Нили. Такое большое удовольствие быломолиться, что я продлил его так, что совсем впал в состояние блаженства.
Взволнованный, я пошёл в дом, поднялся в комнату и попытался уснуть, но безуспешно. Я помолился ещё и обнаружил для себе нечто новое: радость молитвы.
Очевидно свет её отражался на моем лице, когда я пришел к завтраку. Все уставились на меня, и все, кроме отца, что-то сказали.
- Как...? - начала одна из сестёр, - почему...? - протянула вторая. Что у тебя болит? - воскликнула матушка.
- Ничего, - буркнул я, но немного спустя не удержался и рассказал всё: о болезни г-жи Нили, о ночной поездке, о докторе и...и молитвах. Установилось всеобщее восхищение мной, как я заметил, кроме отца. Он строго посмотрел на меня и, наверное, сказал бы что-либо, если бы мать не перехватила этот взгляд и не прервала его: "Ну, Джозеф". Он подчинился, схватил утреннюю газету и стал читать.
Следующие несколько дней были великолепны. я то ликовал, то был меланхоличен, беспокоился о состоянии г-жи Нили, которое было серьёзным. Доктор лишь покачал головой и рассказал мне об этом по возвращении оттуда в первый раз. Он послал туда сестру с лекарствами и сам собирался поехать туда в тот же вечер (в субботу). Я же хандрил в воскресенье утром и скорбя направился в церковь, где молился от всей души и даже всплакнул.
- Да он просто упивается этим, - услышал я как отец буркнул матери, когда мы выходили из церкви. Она же расстроилась, рассердилась и велела ему заткнуться. Я тоже оскорбился, но постепенно понял, что так оно и есть. Что же это было? Я был несчастен, мне было очень плохо и всё же... и всё же я был счастлив. Я молился, чтобы г-жа Нили поправилась, я хотел, чтобы она выздоровела, и всё же... всё же я видел и стал перед фактом, что ни за что на свете не хотел бы, чтобы она не заболела.
Днём я собирался ехать на ферму. Сначала зашёл к доктору, который был действительно встревожен. "Она очень, очень больна, - сказал он, - но мы должны спасти её. И спасём. Ты ведь молишься? - Я ответил, что да. - Ну вот и хорошо, -продолжил он, - я ей так и сказал. - Он дал мне какие-то лекарства, и я проехал долгих семь миль с возвышенным чувством, что я, наконец-то, действительно приношу кому-то пользу.
Джим был одет в воскресную городскую одежду и выглядел испуганно. Я не видел ни г-на Нили, ни, разумеется, пациентку. Сестра же была на кухне и тоже не видела меня. Она даже не посмотрела в мою сторону. Я же остался с Джимом, которыйнакормил и вычистил мою лошадь. Пока мы сидели на верхней доске забора загона для скота, он так хорошо рассказывал о г-же Нили.