* * *
К Анне Кузьминичне в их бухгалтерии всерьез не относятся. Простая женщина, явно в первом поколении из деревни, и как села в давней молодости на "материалку": учет бумаги, ручек, клея, лампочек и прочей ерунды – так и досидела до пенсии, но с работы пока уходить не собирается. Живет одиноко, вроде бы муж давно умер, а детей не было. Анну Кузьминичну не видно и не слышно за последним столом у стены, настолько незаметна ее вечно мышиная одежда и полуседая голова с тощей дулькой волос, для которой шпильки велики и торчат концами наружу. Кто-то из старожилов рассказывал, с какими причитаниями она осваивала счетную машинку, до последнего лихо щелкая костяшками доисторических канцелярских счетов, благо суммы у нее небольшие, а главбухша тоже была старорежимная и не настаивала. Только когда инфляция из рублево-копеечных превратила их в сотенно-тысячные, Кузьминична, испуганно охая, сдалась на волю техники, потешая всех своими мытарствами.
За два с лишним года на этой работе у Нели ни разу не было случая с ней поговорить, что не удивительно в огромной зале их бухгалтерии. Именно – зале или парадной столовой, без всяких перегородок, с высоченными потолками и не нынешней величины окнами, с тремя рядами свободно расставленных столов, поскольку организация располагается в старинном двухэтажном особняке. Но недавно Неля случайно встретилась с Анной Кузьминичной в вагоне метро, вынужденно поговорила, и оказалось, что они живут на соседних станциях. А потом заболела подружка, вместе с которой они всегда уходят с работы и едут до пересадки, и тут снова возникла Кузьминична со своими разговорами. Понятно, что дома ей одной скучно, не с кем словом перекинуться и она рада любой живой душе. Неля краем уха слушала про какую-то возмутительную телепередачу, вежливо кивала, а мысленно проклинала себя, что так опрометчиво задержалась, собирая сумку.
Когда поезд вынырнул из туннеля на открытый участок, Анна Кузьминична, притормозив свою болтовню, неожиданно перекрестилась на белую церквушку, мимо которой они проезжали. Ничуть не смутившись Нели и не обращая ни малейшего внимания на окружающих, будто привычно поздоровалась со старым, добрым знакомым. И говорить дальше не стала, а с улыбкой глядя на дурацкую неловкость попутчицы, спросила: "А ты в церковь, видно, не ходишь? Крещеная хоть? Ну, слава Богу!" Это после Нелиного утвердительного кивка.
* * *
Крестилась Неля уже взрослой, в девятнадцать лет. В год отмечалось 1000-летие крещения Руси, на эту тему много говорили и писали в газетах. Первой про ее крещение заговорила мама, в смысле жизненной поддержки и все такое, а Неля еще долго сомневалась и раздумывала. Вообще у нее было смутное подозрение, что кто-то мог тайно окрестить ее в раннем детстве и сильно тогда напугать, хоть она ничего об этом не помнит. То ли своенравная, с вечными подвохами бабушка с отцовой стороны, то ли кратковременная старуха-нянька, которой Нелю подкинули после ясельной пневмонии. Иначе трудно объяснить неизменный трепетный страх перед церковью, который она до сих пор не сумела преодолеть.