– Пресвятая дева Мария, – выдохнула Ба. – Это же ты, Денни!
Я поглядела сначала на нее, а потом опять на стену. На хаотичные, казалось бы, мазки, брызги краски и широкие полосы.
Только собралась возразить, сказав, что Роберт не рисует портреты, как в воцарившейся в саду тишине различила даже слова песни, оглушительно звучащей в наушниках. Мой любимый трек у «Evanescense», я могла узнать его даже так.
«Bring me to life – Верни меня к жизни».
И после я посмотрела на картину глазами Роберта, которого переполняли эмоции, а выражать он умел их одним только способом. Ну ладно, несколькими, но все же общение посредством кисти долгие годы было приоритетным.
То, что он создавал на стене, не было портретом в привычном понимании этого слова. Это была ожившая эмоция, как она есть, на оштукатуренной стене во внутреннем дворе. Чувства, которые я вызывала в нем.
И чтобы лучше меня понять, он взял айпод с моими песнями.
Сегодня для Роберта наступил катарсис. Очищение, без которого невозможен творческий путь. Переломный момент, после которого развитие или продолжается, или прерывается навсегда.
Гений-отшельник, что творил за закрытыми дверьми и вдохновлялся извращенными методами, теперь прислушивался к самому себе. И не нуждался в допинге в виде голых девиц, извивающихся перед ним в имитации оргазмов.
Он нашел это в себе. Второе дыхание. Новый путь. Колодец вдохновения был заполнен доверху.
Роберт действительно не мог без творчества, и каждый день, прожитый без кисти в руке, умножался на три и тянулся бесконечно долго. А теперь он, наконец, творил.
Но это все еще была абстракция, в которой я по-прежнему ничего не понимала, хоть и изучала картины других мастеров, но, похоже, ценителем все равно не стать. Может быть, когда-нибудь и я научусь.
– Как думаешь, может мне начать водить сюда людей на экскурсии? – спросила Ба.
Я рассмеялась, а Роберт мельком обернулся и улыбнулся.
⁂
– Это было невероятно, – повторила я, должно быть в сотый раз за вечер.
Роберт с улыбкой пропустил меня вперед, распахнув дверь в квартиру. Время было позднее, но Роберт не стал зажигать свет. Он привычно разулся и пошел босыми ногами по холодному мраморному полу к дивану возле широкого во всю стену панорамного окна.
Я без спешки переобулась в домашние тапочки – огромные, мягкие, пушистые и ярко-желтого цвета.
Кстати, стулья в коридоре, на которых раньше дожидались своего часа музы, мы убрали. Ну как «мы». Я убрала. Так коридор больше не напоминал приемную врача, да и прошлое постепенно забывалось.
Роберт замер перед окном, глядя на сотни мигающих в ночи огоньков. В такие минуты я уже знала, что его ни в коем случае нельзя отвлекать.