— Пора тебе заслужить своё имя, дружок, — шепчу ему на ухо, прежде чем взобраться на его спину. — Лети, Пегас. Лети!
Я пришпориваю его, и он срывается в галоп. Тяжёлые копыта Пегаса с грохотом врезаются в землю, унося меня отсюда прочь. К свободе.
— Элоиза! — кричит мама, высунувшись из окна моей комнаты. Она в ярости. — Вернись сейчас же, неблагодарное отродье!
Я же, повернувшись к ней, показываю язык, а мой верный конь всё дальше и дальше уносит меня прочь.
***
Я свободна три прекрасных дня.
Но на четвёртый, кто-то настигает меня.
Это не родители. И не Маниус.
Этот кто-то гораздо – гораздо хуже.
Работорговец.
Он бесшумно подкрадывается ко мне, пока я готовлю кролика на костре и, ударив дубинкой по затылку, погружает в темноту.
Я осознаю, что попала в плен, когда прихожу в себя на спине Пегаса с раскалывающейся головной болью. Толстый, тяжёлый ошейник, затянутый вокруг моей шеи, не даёт дышать. К ошейнику пристёгнута цепь, и она, протянувшись вниз, связана с кандалами на моих запястьях.
— Нет, — шепчу, с трудом оглядываясь вокруг. Я не вижу ничего кроме боли и агонии на лицах рабов, которые спотыкаясь, едва волочат ноги под безжалостно палящим солнцем.
— О-о-о, очнулась наконец, — мерзко ухмыляясь, говорит работорговец с грязными засаленными волосами и рваным шрамом на лбу.
Он стаскивает меня с Пегаса, и я с глухим стуком падаю в грязь. Работорговец смеётся и бьёт меня ногой по рёбрам.
— Вставай, девочка. Теперь ты принадлежишь нам.
Я судорожно сглатываю, глядя на кнут в его руке. Работорговец поглаживает длинную кожаную плеть кнута, показывая, как ему не терпится воспользоваться ею.
А потом, когда я не могу быстро подняться, он обрушивает кнут мне на спину. Я вскрикиваю от боли и ужаса, когда жалящая плеть, вспарывает моё платье и врезается в спину.
Но работорговец только усмехается.
— Вставай, рабыня!
Три месяца спустя…
«Кезон! Кезон!» — скандирует толпа, когда я, стиснув рукоять своего окровавленного меча, переступаю через мёртвое тело.
Мой последний на сегодня оставшийся в живых противник, судорожно сглатывает. В его глазах застыли страх и паника. Он знает о моей репутации. О ней знает весь Рим.
Девяносто восемь боёв на арене, самая длинная череда в истории Рима, и я всё ещё жив. А вот его спустя несколько минут уже не будет.
Противник отступает. Страх и паника в его глазах сменяется поражением.
Он такой же раб, как и я. Судя по его смуглой коже, скорее всего был пленён где-то на южных окраинах империи и доставлен сюда.
Интересно, его история так же печальна, как моя? Убитая семья… Пленение ребёнком… Десятилетия боли и страданий от кнута.