— Это я вижу. Ты на него похож — немножко. Так что же я могу для тебя сделать?
— Ну… я… я не знаю. Я просто пришел навестить вас, сообщить о своем существовании.
— Весьма любезно с твоей стороны. Э… весьма.
Как протаранить словами эту стену почти издевательской учтивости? Генри спросил:
— Вы не получали каких — нибудь вестей о моих родителях за долгие пять лет моей с ними разлуки?
— Пять лет! Чем же ты занимался, скажи на милость?
— Я был кабальным, сэр. Но как мои родители?
— Твоя мать скончалась.
— Моя мать скончалась, — повторил Генри шепотом. (Как долго она прожила после его ухода? Особого горя он не ощутил, и все же в этих словах было что — то необъятное, что — то бесповоротно окончательное. Было — и больше не будет никогда.) — Моя мать скончалась, — пробормотал он. — А мой отец?
— До меня дошли вести, что твой отец предается странным чудачествам в розовом саду. Мне об этом написал сквайр Рис. Он срывает полностью распустившиеся цветки и подбрасывает их в воздух, словно в изумлении. Лепестки усыпают землю, а соседи останавливаются поглазеть и смеются над ним. Роберт всегда был чудаком, а вернее, всегда был помешанным, не то при Иакове Первом он мог бы пойти далеко. Сам я всегда полагал, что он покроет себя позором. Так или эдак. Он не почитал ничего, что достойно почитания. Зачем ему понадобилось подкидывать розы у всех на глазах и позволять, чтобы над ним смеялись? Это ставит в глупое положение его… э… родственников.
— И вы полагаете, дядя, что он и правда сумасшедший?
— Не знаю, — сказал сэр Эдвард и добавил с легким раздражением: — Я просто говорил о том, что мне написал сквайр Рис. Моя должность не оставляет времени для праздных домыслов. Как и для пустых разговоров, — добавил он подчеркнуто.
Мерное позвякивание арфы давно оборвалось, и теперь из — за портьеры вышла тоненькая девушка. Разглядеть ее в вечном сумраке оказалось нелегко, но, во всяком случае, она была не столько красива, сколько гордо миловидна. Платье ее отличалось мягкостью красок, лицо выглядело бледным. Даже волосы ее были бледно — золотыми и легкими. Она выглядела, как усталая бесцветная тень сэра Эдварда.
При виде Генри девушка вздрогнула от неожиданности, а он почувствовал, что она внушает ему робость, сродную с растущим страхом перед сэром Эдвардом. Она поглядела на Генри так, словно он был нелюбимым кушаньем, оттолкнуть которое ей мешала благовоспитанность.
— Твой кузен Генри, — коротко объяснил сэр Эдвард. — Моя дочь Элизабет, лишившаяся матери еще малюткой. — Он нервно добавил, точно не ожидая ничего хорошего от этой встречи: — Душенька, не следует ли тебе еще немного позаниматься музыкой?