− Пословица?
− Почти.
− Вот это про нас, нашу компанию.
Дама засмеялась, натянуто, но вполне правдоподобно. У них случилась, какая-то перепалка, я застала самый её конец.
Я окаменела. Я прекрасно помнила, где я слышала выражение «хлеб по пятницам».
− Ну а если бы воскресение, тогда бы не поменяли?
Японская мать, она же только что купила и менять?!
− Картина Репина: «Мы всегда открыты людям».
Я вспоминала чаще остальных за прошедшие три года эту присказку «Картина Репина». Она казалась самые обидной и странной. Разве у Репина есть такая картина?.. И вот ко мне снова приплыли эти присказки: картина Репина, хлеб по пятницам − юмор, издёвка. И голос! Он! Парень который требовал выкуп за мой телефон! Что-то в моём лице поменялось, потому что этот начальник за кассой уставился на меня своими огромными глазами. А я уставилась во все свои узенькие глазки на этого парня, забыв об осторожности, о том, что мы все тут тайные покупатели, хотя я уже начала в этом сомневаться, что другие тайные, мне теперь казалось, что я одна тут тайная… А эта женщина продолжала что-то говорить, мусолила и мусолила, худенькая, холёная, только причёска какая-то каменная, волосы как колом стоят… Он! Успешный начальник салона связи, это красавец… Он снова говорил с женщиной, но с интересом поглядывал на меня. Тва-арь! – пронеслось в моём мозгу. Я закрыла глаза, чтобы успокоиться. Тварь. Мерзкий. Подлючий. Я посмотрела на него и увидела… странного скрюченного мужика с мешковатом халате… Лицо испещрено паутиной старости, лоб в глубоких морщинах страдания, седая борода, глаза водянистые, бездонные как у пана на Врубелевском полотне, чёрная шапочка, как у семинаристов, которые бродили по центру Мирошева; он склонился над столом и что-то чирикал ручкой, нет! − пером, нет! -ручкой с пером! Он был бледен… Рюмка с золотисто-коричневой жидкостью искрилась, играла в лучах солнца, или не знаю… искры… чёрная шапочка, опять искры… Мне стало нехорошо, я отвернулась от парня, голова закружилась, всё поплыло и я вырубилась.
Я не знаю, сколько я лежала, кажется я быстро очнулась, твёрдый и холодный пол. Издалека я услышала слова:
− Ну вот и «скорая».
Я показала, что пришла в себя, пошевелилась. Я всё прекрасно помнила и слышала, ничего не болело, но лежала с закрытыми глазами и боялась пошевелиться. Пусть его теперь посадят за то, что у него клиент упал в зале, это он меня довёл, на дознании или в суде обязательно скажу, что это он меня довёл. Пусть знает, как не возвращать новенькие айфоны пусть и забытые на лавке!
Кто-то коснулся шеи, я открыла глаза… Белый халат. Он стал со мной говорить, я поднялась, опираясь на руки кого-то, помогал и продавец Геннадий. Водитель помог подняться в машину, посадил на стул, белый халат предложил лечь, но я сказала, что могу сидеть. Голова ныла над ухом, в «скорой» я потрогала набухающую шишку. Фельдшер ударила по пакету, и дала мне его в руку – пакет на глазах набухал и холодел, я приложила его к шишке рядом с ухом. Я расстегнула молнию на кармане брюк – выключила микрофон. В кармане кофты завибрировало: напоминание от банка или деньги? Я выполнила работу отлично, официальный вызов «скорой» − что может быть лучше. Я достала телефон – лишь бы не сел, сообщение от банка: на ваш счёт поступили… до прочтения меня мутило, подташнивало, ушиб на голове болел, вроде и рука ныла, и ягодица, ухо жгло, но после сообщения я заново родилась. Всё окей. Деньги на карте, когда поеду обратно, в маршрутке, в спокойной обстановке, переведу оплату по кредиту и покажу чек бабушке, она пока не требовала, готовилась ко дню рождения, но после потребует обязательно, я надеялась, что дате транзакции она не предаст значения. Я стала чувствовать себя прекрасно. Я ездила иногда на «скорой» с дедушкой, с бабушкой никогда – она почти не лежала в больницах. Но я знала из рассказов бабушкиных подружек, что сейчас в больницу особенно не кладут, тем более полис у меня московский, а не местный. Поэтому мне надо было дождаться осмотра и чтобы записали в свой журнал – вдруг суд, а дальше уйти, смыться, слинять.