Бабушка всё равно очень волновалась. Если бы не новый телевизор, не знаю что она бы делала, она места себе не находила, когда я уезжала к Антонию. Она смотрела передачи, попутно очищая и бланшируя овощи. В первый день моего отсутствия, бабушка ругалась и просила «закончить, не начиная». Но я сказала бабушке, что очень хочу общаться с этим парнем.
− Говори уж как есть: делить постель, − бабушка во всём любила определённость. − Дело нехитрое,
− Ну бабушка. Мы в парке встречались.
− Кстати: деньги где за варенье? Ты мне их не отдала.
Выручка бабушку успокоила.
− Лады, – вздохнула она, − хочешь развлекаться как все эти шлюхи – вперёд. Совершеннолетняя.
− Но бабушка. Что ты говоришь!
− Ничего я не говорю. Я телевизор смотрю. Сейчас сезон, пропадёт урожай.
− Но бабушка! Какой в этом году урожай? Нет урожая.
− А огурцы, а помидоры?! Знала бы, яблоки не заказывала. Надеешься на тебя, а ты…
− Я буду уезжать после обеда. До обеда-то я дома.
− А озеро? – по утрам я ходила на озеро купаться. На пляже сидела бабушкина подруга (она любовалась семьёй аистов, которая жила в камышах) и вечером всегда докладывала время, проведённое мною в воде.
− Бабушка! У меня это озеро в печёнках сидит. Я с рождения в нём купаюсь. Там сейчас много людей, замусорили.
− Ходи ещё раньше. В пять утра.
− Очень неприятные люди там в пять утра.
− Обзываются? – бабушка у меня была чертовски догадливая.
− Тебе доложили?
− Запомни: ты молодая красивая девочка, ты себе ещё не такого парня подцепишь.
− Бабушка! Ты издеваешься − я разве красивая?
− Если ты не дохлая, как все эти дистрофички из телевизора, то уже и некрасивая.
− Бабушка! Ты сама дохлая!
− В твоём возрасте я была в теле и с формами. Иначе бы не один парень на меня не посмотрел.
− С животом и с ляхами, как у меня?
− Ты в музей сходи. Ты там хоть одну статую без ляжек найдёшь?
− Но статуи без живота!
− Лады. Пусть статуи без живота. А на полотнах − с животом.
− Да? – приуныла я. – Есть такое.
− Всё, Антонина. Закругляемся. Спать пора. Но всё таки жаль.
− Чего бабушка жаль? – я вполне была довольна, бабушка всё-таки понимающая.
− Жаль, что ты будешь как все остальные шлюхи.
− Ну бабушка. Почему сразу шлюхи?
− А что − он тебя замуж зовёт?
Вопрос в лоб, однако. Надо смотреть правде в глаза. Никто и никогда не позовёт меня замуж. Надо мной смеялись в школе и дразнили уборщицей – запах чистящих порошков пропитал мои руки, я носила его с собой повсюду, только на даче он проходил, его съедала кислота яблок и горечь ягод.
В день выпускного меня вытолкнули из автобуса, который был заказан в том числе и на мои деньги. Все поехали после торжественного вручения в парк культуры. А меня вытолкнули. Но метро работало, и я доехала до парка сама. Когда я нашла «своих», классная на меня наорала. Вместо того, чтобы заметить, что меня нет в автобусе и не уезжать без меня, она стала визжать, что куда я пропала, она не хочет садиться в тюрьму. В ночь выпускного я сначала гуляла с классной, а потом по набережной одна. В парк культуры не пускали со спиртным, вообще с водой. Но многие делали закладки заранее. Одноклассники мои тоже. Я села на скамейку у Андреевского моста – туда мало выпускников доходили, все кучковались ближе, на Пушкинской набережной. Случайно рядом со скамейкой, чуть позади, разглядела свежую землю, точнее − странно полёгший газон. Тревожно светил фонарь, я раскопала закладку. Но была водка, и я её закопала обратно. Каблуком я вонзилась во что-то мягкое, сняла туфлю, понюхала – не воняет, и раскопала руками вторую закладку. Там было пиво, целая упаковка. Я стащила две бутылки и заторопилась в сторону метромоста: классная сказала, что мы все там соберёмся, у Воробьёвых гор, и пойдём дальше организованно, к утру мы должны были пройти все набережные и мосты и выйти к Бережковской – там нас будет ждать автобус. Я дошла до метромоста, «наших» ещё не было, не подгребли, я оперлась на перила и стала смотреть на Москва-реку, на огоньки баржи, на здания на противоположном берегу, там светился купол-черепаха, это была арена. Я очень любила эту черепаху ещё по фотографиям видов Москвы, книгу мы листали с дедом…