− Очень интересно. И что он говорил? – улыбался Антоний, но не добавил как обычно что это всё миф и фольклор. Тогда я решила, что он верит, сны же могут быть любыми, самыми что ни на есть фантастическими, но сейчас знаю: он не хотел меня обижать, считал меня ненормальной, делал вид что «слушает и внемлет».
− Я не помню, что говорил чародей, это чудище медвежье. Проснулась, в ужасе стала кричать. Дедушка прибежал, стал меня успокаивать: «Страшное приснилось?» «Да». «Медведь?» – он видно сказал наобум, просто так. «Да, медведь». Но был это всё-таки не медведь, человек но какой-то лесной, серый и мохнатый, в красной рубахе…
− Был сон, и был. Многим снятся кошмары. Особенно в детстве, – резонно заметил Антоний. − Просыпаешься и успокаиваешься.
− Это кошмар-кошмар. Сон я не забывала. И ещё сон, когда я лечу вниз с лестницы эскалатора в метро и не падаю. Со снов я отсчитываю то время, когда я потихоньку стала осознавать свою непохожесть. Каждый жуткий сон – как предвестник моих будущих видений.
Антоний поморщился:
− Я понял, что ты Кассандра… Давай не будем повторяться. – Он не любил повторений, на дух их не переносил.
− Кассандра видела, я верю!
− Это миф.
У Антония всё миф, он ни во что не верит, как и мой дедушка.
− У меня всё не так. Я как-то смутно почти вижу. То есть вроде бы моя фантазия, такая расплывчатая всегда, не в фокусе, как будто колёсико бинокля или микроскопа покрутить или очки дедушкины нацепить. А потом вдруг резкость. А дальше – снова расфокус.
− Это психология. Фантазия всегда без лиц, ты говорила мне дома про расплывчатость, не повторяйся.
− Странная мутность. Точнее мутная странность. Вот что-то такое, но представление о человеке в старости даёт. Я понимаю, что повторяюсь, мне хочется до тебя достучаться, чтобы ты не наделал ошибок…
− Вся моя жизнь – сплошная ошибка. Я родился не в то время.
− Вернёмся к началу, − сказала я, копируя классную, испугавшись, что Антон отвлечёт меня. − По субботам у нас привозили фермеры творог, и сейчас привозят. И бабушка ходили за творогом. А я на качелях качалась рядом, там поляна.
− Ты рассказывала и о поляне.
− И привезли сметану. Они сейчас кладут сметану в стаканчики и закрывают. А тогда привозили просто сметану, а банки все свои несли. У бабушки банка была не очень большая, на пол-литра, и с широким горлом. И фермерша как черпанёт из канистры, у неё такой огромный половник – ну по привычке, у всех же большие банки попадались, даже банищи. А бабушка предостерегают эту тётку-фермершу: «Не влезет!» Много та черпаком захватила, да ещё с горкой. Фермерша: «Влезет!» − опрокидывает половник, ставит на весы. Банка, такая, стоит, а сверху – гора сметанная, ну приблизительно как мороженое- рожок. Бабушка растерянно смотрит на крышку от банки в своих руках, на крышку с закруткой, сокрушённо качает головой, и говорит: «Вот видите: я же говорила, что не влезёт». Та кричать: «Ходите с маленькой банкой, предупреждать надо!» Я слезла с качелей и рванула на крик, бабушку защищать. Бабушка просит отложить − ей же невозможно закрутить крышку – фермерша злится и прям так грубо с бабушкой. Я испугалась до жути, я ж совсем ребёнок. Бабушка поскорее расплатилась и мы пошли домой по тропинке, у нас везде на даче лес, бабушка несла банку в руках, листочки, хвоя и жучки падали в сметанную ловушку.