Тайный покупатель (Гуревич) - страница 57

Судя по виду этой, которая украла последнее место, то есть моё место, у неё где-то, в небесных далях престижных универов, произошла трагедия − как для меня здесь. В три-пятнадцать я оказалась шестнадцатая, сразу за списком бюджетников. Я быстро забрала оригинал аттестата (ушло пятнадцать минут) и понеслась в универ номер один. Два с половиной часа до конца приёма документов. Универ находился за городом, я ехала на автобусе. И по дороге банально попала в пятничную дачную пробку. У меня была мысль ехать на электричке, но я понадеялась на автобус. Когда везла в тот вуз копии документов, когда ездила на экзамены по рисунку и живописи – всё на автобусе. Всегда всё было нормально, автобус добирался до универа за полчаса-максимум час. Пятнадцать минут (включая метро) до остановки, десять минут ждать автобуса. На автобусе от ВДНХ я туда ездила не раз, подвозил автобус к универу, ходили автобусы часто, а как там от станции идти, я не знала, а навигатор вис – память телефона была забита, он глючил. Когда везла в тот вуз копии документов, когда ездила на экзамены по рисунку и живописи – всё на автобусе. Всегда всё было нормально, автобус добирался до универа номер 1 за полчаса-максимум час. Пятнадцать минут (включая метро) до остановки, десять минут ждать автобуса. То есть в полпятого-пять, я должна быть на месте. Я не учла, что ездила в утреннее время, возвращалась против потока, а тут – пятница вечер… И вот пробка. Я закрыла глаза. Я не успею. Вылезла из дверей, ноги не слушаются, затекли от долгого стояния, но я бегу. Двери универа закрыты. На часах восемнадцать-десять. Одиннадцать минут моей трагедии. Я вспомнила девушку с синицей в руках и поняла, что мне надо было так же валить, когда я только-только опустилась в списке на последнее место… Ну почему, почему я понадеялась, что больше никто не доложит оригинал, почему?! Я опустилась на обшарпанную скамейку рядом с этим отстойным универом. Серое здание с примесью коричневого. Я сидела и не думала вообще ни о чём, и о том, что я самый никчёмный, самый нечастный человек в мире, я тоже забыла. Меня просто не стало. Я вспомнила покойного дедушку и его слова о том, что надо бороться до конца и тогда победишь − девиз красных в гражданскую войну. Нет. Не работает это сейчас. Не надо бороться до конца, нужно держать синицу в руках. А на журавля в небе любоваться. Бог всё-таки есть и наказывает меня.

Я сидела на обшарпанной лавке перед закрытой стеклянной дверью. У меня было такое лицо… Охранник по ту сторону двери всё прекрасно понимал. Я испепеляла охранника взглядом, я не просто негодовала, я готова была убить его. В то же время я хотела, чтобы он оказался не по ту, а по эту сторону. Я хотела ему пожаловаться, ждала что он пошутит. Среди охранников попадаются такие «психологи». У нас в школе охранник и я часто перекидывались шутками, он знал, что в классе надо мной смеются. Но этот охранник явно не в настроении – ещё бы, после такого-то дня! Вы, беззвучно сказала я ему – пусть и дверь между нами, но всё-таки собеседник, − вы должны радоваться – приёмная кампания закончилась. Охраннику плевать на меня. Как и всему миру. Асфальт под ногами мокрый после дождя, а я и не заметила, когда он прошёл, была на таком нервяке. Испарения повсюду. Это земля горит под ногами, я почему-то тоже промокла до нитки. Господи! Неужели я бежала под ливнем и забыла это? Я схожу с ума? Ах да. В автобусе по окнам текло… Я с ненавистью вперилась в охранника за стеклом двери. Когда сильно злюсь, я вижу людей в старости. Особенность у меня такая, а может быть просто воображение. И вот за стеклом двери на меня смотрит старик, ужасно красный, до бордового, безобразно толстый, с редкими длинными волосьями вокруг лысины… Вот что тебя ждёт, − злорадно подумала я. Мне показалось, что старик ответно злорадствует, шепчет беззубыми челюстями − «ты не успела переложить подлинник!». Если он не новичок, такие картины он, уверена, наблюдал не раз. Я смотрела на старика, а он на меня. Полегоньку-помаленьку дверь открывалась; сизое задрипанное здание выплёвывало служащих. Из двери выползали старики и старухи, шаркающие, с палочками, волочащие ногу, но попадались и вполне себе здоровые морщинисто-высушенные человеческие особи. Я смотрела на них без эмоций, не пугаясь, хотя впервые видела в старости одновременно так много людей. Старики проковыляли мимо меня, кто-то с кем-то беседовал молодыми звонкими голосами; проходя мимо меня, принимали нарочито безмятежный спокойный вид, – вроде они ничего не понимали. Никто не собирался мне сочувствовать. Опоздавший абитуриент второй волны – привычное зрелище неизбежно-неотвратимая участь любой приёмной комиссии. Нигде не любят тех, кто суетится, выжидает, бегает туда-сюда, носится от универа к универу в последние два часа второй волны. Я сидела дальше. Темнело. Краснолиций обрюзгший дед соизволил выйти на перекур. Он достал сигаретку из пачки неизвестной мне марки (а у меня дед коллекционировал пачки, и бабушка курит).