Нет, я этого не знал. Я бросил на него недоумевающий взгляд - зачем ему сообщать мне, что он меня собирается убить?
- Нет, - усмехнулся он, - Это не я.
- И что? - чего-то подобного и стоило ожидать, поэтому здесь как раз ничего удивительного не было. Никто не был готов отдать мне лакомые куски просто так.
- Ты собрался выходить из бизнеса.
Вот это для меня не новость.
- Я все же не понимаю, как это все касается Вас.
- Из бизнеса ты может и выйдешь. Но живым – навряд ли.
Тут я с ним был не согласен, но опять же дискуссия по этому поводу между нами неуместна.
- Я могу помочь тебе.
- С чего вдруг?
Разговор становился все интересней и интересней.
Шувалов-старший бросает на меня задумчивый взгляд и спрашивает:
- Ты меня совсем не помнишь?
Вопрос с подтекстом, мне он не нравится совсем. Пожалуй, лучше бы этого разговора не было. Никогда.
- Я Вас не очень понял, - цежу, прищуриваясь.
Я не собираюсь его разглядывать, но догадка, куда он клонит, пронзает молнией мозг, поэтому прилипаю взглядом к его лицу. Нет, я не помню лица человека, бросившего меня. Я не пытался сохранить его в памяти. Не ждал и не мечтал, что он появится. У меня были другие заботы - выжить, например.
И я не хочу никаких исповедей. Они мне не нужны. Но... Это уже зависит не от меня.
- Это было 21 год назад. Вряд ли ты забыл пустырь.
Пусть он заткнется. Зачем мне его откровения теперь?
- Там были тела твоего брата и вашей матери. Потом я отвез тебя в детский дом под Брянском. Я - твой отец, Демид.
Я морщусь, как будто у меня внезапно сильно разболелся зуб. Что-то детское неотболевшее копошится в душе. Так и хочется встряхнуть его и заорать: "Да какой ты мне отец?!", но я давлю в себе этот порыв.
Вместо этого сухо интересуюсь:
- И?
Он останавливается, я тоже. Испытующе смотрит мне в лицо, не отвожу взгляд, но не понимаю какой реакции он ждет.
- Тебе все равно? - наконец, через продолжительное время спрашивает.
- Не знаю, - врать нет желания, прыгать от радости - тоже.
Да и вообще как реагировать - непонятно. Как не крути, какие бы причины у него не были - он предал меня тогда. А предавший однажды - сделает это снова. И чего он добивается этим признанием? Вряд ли ему нужны дополнительные наследники его состояния, да и я не представляю себя, поддерживающим с ним какие-то отношения. В его системе координат все четко: один наследник - нет никакой грызни. Тогда что ему нужно? Чтобы этот наследник остался в живых? И явно не обо мне он так печется.
- Роман - твой брат, - ожидаемое откровение, вот только не совсем ясно - тому годков двадцать с лишним - двадцать два или двадцать три. Мне на момент той давней трагедии было шесть. Я мало что понимал во взаимоотношениях взрослых, но мне казалось, что отец с матерью были женаты. Я точно помню у нее кольцо на безымянном пальце правой руки.