Старуха осклабилась щербатым ртом и засмеялась:
— Зелёные дети! Зелёные!
Безумная.
Люба прижала руку к груди и поспешила прочь. Почти побежала. На ходу она тёрла запястье, которое, казалось, пропиталось холодом от ледяных пальцев сумасшедшей.
Весь оставшийся день Любу колотила дрожь, и под вечер поднялась температура. Аспирин не помог. Кутаясь в одеяло, женщина промаялась до двух ночи и наконец забылась сном, чтобы встретить очередной кошмар.
— Любаша, Любонька, иди сюда. Где ты, моя хорошая?
Люба шла на голос по тёмному коридору, который заканчивался приоткрытой дверью. За ней оказалась тесная кухня, заставленная всяким хламом. Только стол посредине был пуст. Откуда-то сборку появилась женщина в чёрном платье, худая и высокая с распущенными тёмными волосами.
— Садись, Любонька, кушать будем, — она приглашающе отодвинула старую советскую табуретку.
Люба села, и женщина поставила перед ней блюдо с кексами. Сама села напротив. Кексы были пышные, румяные и наверняка ещё и рассыпчатые.
— Я сама приготовила. Угощайся! — женщина придвинулась ближе.
Люба взяла кекс и откусила. Он оказался не таким уж мягким, и совсем не сладким. Не вкусно. Но перед женщиной было неудобно, и она доела весь.
— Умница, молодец! — похвалила её незнакомка. — Скушай ещё, отказываться от угощения нехорошо.
И тут Люба поняла, что не знает, где находится, и эту женщину тоже не знает. Непонятно, почему ей важно её одобрение, почему нужно обязательно принять угощение.
— А вы кто? — спросила Люба.
— Как кто? Твоя мама, — удивилась и немного расстроилась женщина.
— Моя мама умерла… — начала Люба.
— Так и ты скоро умрёшь! — радостно перебила её незнакомка. — Давай, скушай ещё кексиков.
Люба решительно отодвинула тарелку.
— Вы не моя мать! Она была добрая и красивая, я на фото видела. А у вас лицо хитрое и злое!
— Да я и сама злая! — крикнула женщина и рассмеялась. — Смотри, что ты ела. Смотри!
К ужасу Любы кексы зашевелились и из них поползли пауки. Чёрные и мелкие они, как жижа, растекались из тарелки по столу. Люба схватилась за живот и попыталась вытошнить, сунула в рот пальцы. Но ничего не выходило.
Женщина продолжала хохотать. Её лицо стало чёрным и исказилось гримасой злобы.
— Умрёшь! Скоро умрёшь! — кричала она.
Под эти крики Люба проснулась.
«Какой ужас снился. Сколько это вообще может продолжаться? — подумала она. — От таких снов и с ума сойти недолго».
Хотелось спать, но Люба боялась закрыть глаза. Казалось, она вновь окажется на той мерзкой кухне.
Она села на кровати и чуть не упала обратно: перед глазами потемнело, от резкого движения замутило.