***
Прилетаю уже поздней ночью. Агата дома и слава богу. Но как оказалось расслабляться не стоит. Заезжаю по дороге в офис. Не хочется заходить в наше логово помятым и измученным. Очевидно, моя девочка обижена на меня, поскольку я не звонил ей за все это время. Почему? На самом деле, все гораздо проще. Позвони бы я хоть раз, услышав ее голос, сводящий меня с ума, послал бы работу на все четыре стороны и примчался к ней без раздумий.
На этаже никого нет, подозрительно тихо.
— Какого…
Сталкиваюсь с кем-то в этой темноте, в ответ слышу отборный мат.
— Адам?
Прищуриваюсь.
— Андрей? — сканирую его взглядом. — Ты чего тут забыл? Отца ждешь что ли?
— Да. Я уже ухожу, — слишком суетливо отвечает. Глаза бегают.
Не ожидал увидеть? Под кайфом? Ох, не нравится мне этот зазнавшийся папенькин сынок. Знаю я таких, ничего еще не сделал в жизни, а гонору хоть отбавляй.
— Ну иди, — быстрым шагом направляется к лифту. — Передавай ему привет.
Захожу в кабинет. Вздыхаю. День был тяжелый. Снимаю с себя одежду, которая ко всему стала влажной и неприятно прилипала к телу. Необходимо пойти в душ и смыть накопившееся за сутки. С Агатой было бы намного лучше, но сделаю ей сюрприз. Жаль, что планы имеют свойство разрушаться.
Молниеносно моюсь, жажда прижать мою девочку к себе сильнее. Она затмевает разум. Порабощает душу.
Окидываю взором стол и замечаю стопку конвертов. Письма. Обычно я не читаю их, это делает Матвей, но пока высыхают волосы, можно и глянуть. Рву один за другим. Скучно, разные предложения об оказании услуг. Натыкаюсь на письмо без названия. Инкогнито. А вот это уже интересно.
— Неееееееееет! — подобно волку вою от резкой боли в груди.
Падаю на колени, сметаю со стола все содержимое. Повсюду фотографии.
Моя Агата.
Мое безумие.
Моя смерть.
— Где болит?
«Там, где никому не видно,
— подумал я…»
Рэй Брэдбери
Агата
День за днем проходят, а я чувствую себя хуже некуда. Словно робот. Водитель отвозит меня на работу и привозит обратно. Хорошо, что есть Маша, иначе бы я сломалась. Это так странно — чувствовать дыру в сердце. Сначала она болит невыносимо, и в нее со свистом улетают время, силы, мысли, воздух для дыхания. Потом становится немного легче, но шрамы все равно остаются.
Иногда мне хочется кричать. От безысходности. Или просто рыдать. Навзрыд. Сейчас меня вполне можно назвать сумасшедшей.
Уйти?
Нет.
Разве можно оторвать половину себя?
Вот и я о том.
После нашего последнего разговора, ничего не сказав более, он ушел. Не знаю будет ли Адам разбираться во всей этой ситуации, впрочем, между нами должен состояться диалог.