Как раз вовремя появляется официантка, расставляя чашки и даруя мне необходимую для глубокого вдоха паузу.
— Моя мама вскрыла себе вены, — резко вскрикиваю, но позже перехожу на более смиренный тон, стараясь не привлекать внимания к нашему столику. — Я просидела запертая в квартире с мёртвой матерью пять дней, — от кровавых воспоминаний боль ледяными иглами устремляется под кожу, царапает и впивается, режет надуманными лезвиями жилы, оставляя ментальные шрамы. — После её самоубийства, меня долго и мучительно лечили психологи. У меня были панические атаки… стала развиваться эпилепсия. Я даже в дурке лежала, — злобно хохотнув, шмыгаю носом. — Я принимала «Баклофен» в лечебных целях, как антидепрессант и миорелаксант. Но со временем любопытному подростку показалась прописанная дозировка маленькой. Я год с небольшим плотно сидела на Баклофене, плюс клубные наркотики, анаша, список большой. Продолжать? — наконец-то осмелилась посмотреть собеседнику в глаза, ведь к моменту страшной исповеди он снимает очки. — Пробовала практически всё, кроме порошка и иглы. Я торчок…, Андрей, — зафиналивая, навешиваю на себя ярлык, который долгое время прятала в тёмном углу гнилой душонки. — Хоть и в далёком прошлом, — облизнув пересохшие от напряжения губы, наблюдаю как Крутилин подкуривает сигарету. — Но сейчас я полностью чистая, уже очень давно ничего запрещённого не принимаю. Даже обезболивающие строго по назначению врачей. Андрей задумчиво закусывает губу, на секунду откладывает тлеющую сигарету и вновь берёт ее пальцами. Глубоко затягивается, удерживая дым в легких, вытравливая из себя хмарь правдивого признания.
— У нас не курят, — напоминает девушка, проходя мимо ошалевшего Крутилина.
— Извините, сейчас затушу.
И он опускает окурок в чашку с так и нетронутым кофе. Молчит и кажется не дышит вовсе, смотрит куда-то поверх моего плеча, не моргая.
— Ксюх, я пойду. Ладно? Мне в больничку надо.
Его удаляющиеся шаги, как удары молотка по гвоздям вбиваемым в крышку гроба. Своим сухим «я пойду» даёт понять что это КОНЕЦ…
Я возвращаюсь домой в десятом часу вечера, не конкретно в квартиру, а во двор своей многоэтажки. Сижу на качелях и упорно сверлю взглядом окна знакомой с детства высотки. Моя квартира светится как новогодняя ёлка: горит свет и в кухне, и в гостиной. Отсюда конечно не видно, но могу предположить, что спальня тоже крутит киловатты. Штрих по всей вероятности никуда не спешит, а ведь по телефону дал обещание к моему приходу свалить восвояси. Меньше всего мне хочется сейчас попадаться ему на глаза, ведь мы складно утрясли скандал в утреннем телефонном разговоре. Когда я обнаружив в прихожей оставленный засланным казачком номерок Вадима, дозвонившись, убедила поскорее съехать от меня. А он на удивление быстро согласился.