– Снова ты со своей жопой, – вымученно откликается Родион.
– Не вякай!
И снова по новой. Никакого смысла и толку. Никто никого не слушает, лишь пререкаются. Я выдыхаю, отталкиваюсь от подлокотников, чтобы подняться и свалить отсюда.
– Стой! Ты куда? – Макс преграждает мне дорогу, вставая передо мной. – Мы ещё не договорили.
– Да о чем с вами разговаривать? Вы только и делаете, что орёте друг на друга.
– Может, ты и забыл, но я помню, чем кончилась твоя предыдущая влюблённость!
– Макс, не лезь! – останавливает его Мира.
– Лучше прислушайся к ней, – советую я, сквозь стиснутые зубы.
– Всё повторяется! Сельская наивная девочка в шкурке овцы! Мне это не нравится!
Я сжимаю кулаки, опуская взгляд на его кроссы. Как же меня бесит это устоявшееся сравнение Ванильной и Сони. Они совсем разные!
Да! Абсолютно! Сам не так давно это понял. Невозможно не понять, я ведь не слепой, могу увидеть, как девчонка из кожи вон лезет, таскает эти огромные книги, вечерами пропадает в библиотеке, лишь подтверждая свои слова о том, как важно ей получить образование.
А ведь она могла легко отбить Лёху, он ведь пускает на неё свои слюни. Или поступить как эта Кира (наконец, узнал, как её зовут), придя ко мне в комнату посреди ночи. Хотя она и так была в ней несколько часов, и никакого намёка на флирт!
– Макс! – попытка Миры номер два.
– Что, Макс? Вы разве не помните?..
– Почему здесь вечно так шумно?
Я резко вскидываю голову, чтобы посмотреть за спину Лётчика.
Глеб.
– Занялись бы уже делом, чем штаны просиживать, – говорит он, брезгливо окидывая взглядом наш подвал.
– Чего тебе надо? – переметнулся на него Лётчик. – Таким занудам, как ты, сюда путь заказан!
– Ой, больно надо, – хмыкает Глеб, останавливая осмотр на мне. – Поговорим?
– Говори.
– На улицу пойдём.
Я киваю, махнув друзьям на прощанье рукой. Не собираюсь я возвращаться сюда после разговора с братцем.
– Чего пришёл? – резко спрашиваю я, оказавшись на свежем воздухе.
– Мать звонила, жаловалась. Говорит, ты совсем перестал ей звонить. Что-то случилось?
– Тебе-то что?
Я опускаю голову на грудь, пиная маленький камешек, лежащий на тротуаре.
– Ты же у неё прилежный сын, ты и звони, – продолжаю я, обращаясь к своим кроссам.
– А ты – её любимчик, надо ли об этом напоминать?
Я не вижу, но знаю, что Глеб хмурится. По-другому и быть не может. Он всегда разговаривает со мной с неодобрением. Если раньше он ещё подавлял в себе укор, то сейчас даже и не пытался.
Любимчик родителей – звучит лучше, чем это есть на самом деле.
– Батя тоже о тебе спрашивал. Если бы не Лёха, вообще бы не знали, жив ли ты.