Глядя на Кузьминского, Казарян восторженно исполнил старомодно мудрое:
- Ах, эти девушки в трико, так сердце ранят глубоко!
- Ранят, - послушно согласился Кузьминский. - Думал, просто профурсетка.
А Спиридонова изумило другое:
- Техника-то до чего дошла! Что, Саня, теперь дистанционный микрофон уже и голос трубки взять может?
- Вряд ли. Паренек рыженький, которого мне с аппаратурой Воробоьев дал, - истинный клад. Высокий профессионал. За какой-то час все оформил так, чтобы Федоров звонил по этому автомату, уже хорошо подготовленному к записи. Я рыжего премирую, истинный бог, премирую.
- Не за что премию давать, Саня, - заметил Казарян.
- Премию надо платить не за наш навар, а за его работу. Премирую, обязательно премирую! - еще раз поубеждал себя Смирнов. - А теперь, ребятки, ваше мнение о привязке Федорова к нашему делу.
- Дурачок, ослик на всякий случай, используется в темную. Пустышка, Санек, полная пустышка, - безапелляционно заявил Казарян.
- Меня смущает подпись в телеграмме - Федоров, - подкинул материал для размышлений Смирнов.
- Наверняка, телеграмма факсимильная. А подпись в банке Федоров оставил во время длительного своего пребывания за бугром. Курдюмов его, наверняка, в Женеву свозил для оформления фиктивного вклада. А телеграмма из Москвы - доверенность на анонима под числом. Вот и все пироги. Федоров теперь никому не нужен.
- Даже мне, - грустно подтвердил Кузьминский.
- Вы согласны с алькиным резюме? - спросил Смирнов и осмотрел своих бойцов. Бойцы согласно покивали. - Ну, с почином нас. Первые реальные результаты расследования. До конца развернуть пустышку - это тоже результат. И вдобавок - Алуся.
- Моя старенькая и вдруг совсем новенькая Алуся, - мечтательно вспомнил о любимой Кузьминский. И не удержался, повторил заразительный казаряновский куплет: - Ах, эти девушки в трико, так сердце ранят глубоко!
31
С давних пор они полюбили существовать в этом казенном доме ночами. И революционные, и послереволюционные, и пятилеточные, и военные, и оттепельные, и застойные, и перестроечные, они размышляли и действовали в ночи, когда ординарный обывательский мир, управляемый животными инстинктами, беззаботно и бессмысленно спал.
Англичанин Женя, лицо которого частично (челюсть и рот) было освещено строгой, удобной и дорогой настольной лампой, сидел за письменным столом, рассматривая, видимо, свои нежные руки, лежавшие на ослепительно яркой лужайке столешницы. Настольная лампа нынче была единственным источником света в громадном кабинете, и поэтому силуэт плейбоя Димы еле просматривался на фоне деревянной панели стены, вдоль которой плейбой прохаживался.